Алексей Бессонов - Сожгите всех!

Маркелас как в воду глядел. В «Оксдэмском тумане», где они с Андреем вскоре оказались, уже заседали два десятка мужчин, обсуждавшие прибытие странных покупателей: кроме вдовы Дорфер, Хатчинсон успел побывать еще у двух фермеров. Оскорбительные предложения агента вызвали у них ярость, и тому пришлось удалиться несолоно хлебавши.

– Что бы это значило? – вопрошал Сэм Липучка, владелец огромной фермы на холмах к югу от Змеиного лога. – Да какой же идиот продаст свой хлеб за такие крохи? А я вот, к примеру, при любых раскладах уезжать не собираюсь. У меня дочки, зятья да внуки, в конце концов, здоровые уже кабаны – куда я? На кой мне хрен что искать-то? Да меня старуха моя прибьет за одну мысль такую!

В ответ раздался одобрительный гогот. Шериф подсел к Сэму, положил на стол свои большие, как две кувалды, кулаки и некоторое время равнодушно обозревал сидящих в зале людей.

– Не нравятся мне тут чужаки, – начал он. – Особенно такие чужаки. Шеф-попечитель, между прочим, выдал им разрешение, так что к ним и не придерешься...

– Пусть валят, откуда приехали, – мрачно заявил один из шахтеров. – Верно, док?

– Верно, верно, – поморщился Андрей.

В этот момент стеклянные двери зала шумно распахнулись, и в заведение вошел младший из братьев Пшездецких – Вольде-мар, в сопровождении известного забияки Цыбина, который держал за шкирку совершенно ополоумевшего агента Хатчинсона. Тот даже не сопротивлялся, лишь крутил во все стороны головой, как бы соображая, как и для чего он здесь оказался.

– Ха, – меланхолично улыбнулся Маркелас, – я так и знал.

– Вы это видели, шериф? – спросил у него Пшездецкий, подталкивая Цыбина и его добычу к столику, – Видели?

– Видел, – ответил Ник. – Он тебе тоже не понравился?

– Самое смешное, шериф, что эта образина показывает мне какую-то бумагу, выданную ему шефом-попечителем. То есть не им лично, а что-то там такое столичное... я хочу спросить: как вы считаете, у этого нашего Бэрдена в голове что – навоз?

– Он не имел права отказать. Все законно, Вольдемар.

Пшездецкий довольно долго обдумывал услышанное. Все это время верный Цыбин продолжал держать Хатчинсона за шиворот, а тот все так же смиренно висел на его руке, словно позабытая режиссером театральная кукла. Наконец Пшездецкий резко кивнул головой, и Цыбин разжал пальцы.

– Пошел отсюда, вонючка. Скажешь своей дирекции, что с нами эти номера не проходят. Пусть ищут дураков у себя на Авроре, а здесь они давно повывелись.

– Вы не слишком резко, Вольдемар? – спросил Андрей.

– Резко, доктор, знаю. Ваша, как говорится, правда, да вот только посудите вы сами: если нас начнут скупать крупные компании, то куда мы все денемся? Я сейчас говорю не о деньгах, нет. Даже если представить себе, что заплатят нам по максимуму, все равно – куда? На юг? Так, а что там делать – все заново? Нет уж. Мой род тут двести лет сидит, корни уже пустил, я и подумать не могу, чтобы сорваться отсюда куда-то.

– Тем более что рентабельность наших руд все равно остается достаточно высокой, – вставил Маркелае. – Просто они почуяли, что денежек из старого Окса можно качать куда больше, чем прежде, вот и засуетились.

Официантка принесла Андрею пиво и порцию coсисок. Постукивая пальцами по блестящей от старости столешнице, он подумал о том, что Пшездецкий с Маркеласом, безусловно, правы. Стоит только пустить сюда одну, всего лишь одну из поднявшихся в течение войны «акул», и все, можно складывать вещички. В ход пойдет все – подкуп чиновничества, юристов по земельному праву, и рано или поздно, но своего эти типы добьются. Нет, таких, как Хатчинсон, нужно гнать сразу же, не вступая с ними в какие-либо переговоры: пусть они знают, что здешние землевладельцы имеют собственную гордость и понимают, что закон, пусть даже сугубо формально, стоит на их стороне.

– Ладно, – Андрей допил свое пиво и поднялся из-за стола, – поеду я. У меня что завтра, что послезавтра – дурдом. По двадцать больных да еще и объезд.

Моросивший с утра дождик размыл дорогу. Когда-то она была засыпана гравием на плотной связующей основе, но в годы войны заниматься такой ерундой, как дороги, на Оксдэме было некогда, а теперь – некому. Гидрообъемная трансмиссия, натужно завывая, вращала облепленные грязью колеса, а до одури уставший доктор Огоновский слепо смотрел перед собой, не слыша ни воя, ни рева движка, – он ехал домой. Дома ждал ужин, дома ждала Ханна и радостный щенок Том, с визгом бросающийся ему под ноги. Перед глазами Огоновского стояла картина ужасающей, непривычной ему нищеты, картина, превратившаяся за последние недели в обыденность, но все еще не переставшая шокировать. Он видел пустые дома, в которых осталась только та мебель и утварь, которую никому нельзя было продать. Он видел семьи, живущие только тем, что родит скупая оксдэмская земля, а также подачками более удачливых соседей. Более удачливыми были те, чьи мужчины вернулись с войны – пусть не все, пусть только один-два, но все же вернулись, а значит, они не пропадут. Он с ужасом думал о том, что будет, когда наступит зима...

Возвращаясь на Оксдэм, Андрей ожидал, конечно, увидеть достаточно суровую картину, но реальность превзошла самые пессимистические ожидания. Это был кошмарный сон – поселки, треть жителей которых обречена на вымирание. Он уже видел женщин, отдающих своим детям последний кусок и тихо умирающих от голода. Он колол глюкозу направо и налево, понимая: это единственное, что находится в его власти, – сколько не израсходуй, все тут же возместят, тем более что в планетарном аптечном управлении, как он знал, понимают ситуацию не хуже его – и терзался своим бессилием.

Он испытывал чувство, схожее с тем отчаянием, которое охватывало его всякий раз, когда у него на руках умирал человек.

На лобовое стекло упали первые крупные капли дождя. Упали, не успели стечь и брызнули во все стороны крохотными водяными шариками – стекло было водоотталкивающим. Медленно проехала широкая щетка «дворника». Андрей скосил глаза вправо, где рос на холмах небольшой аккуратный поселок, и с удивлением разглядел служебный грузовик шерифа и горстку вооруженных людей возле него. Огоновский остановился, сдал назад и вывернул руль, въезжая на дорогу, что вела к селению.

Завидев его джип, люди почтительно расступились, позволяя ему подъехать поближе к грузовику. В кабине машины сидел Маркелас, возбужденно орущий что-то в портативную рацию. Андрей выбрался из автомобиля, внимательно оглядел странную команду – в основном здесь были крепкие, тертые войной мужики, составлявшие костяк местной самообороны. Многие из них служили в десанте, так что старенькие излучатели отнюдь не выглядели в их руках граблями, как это часто бывает с цивильными.