Робер Мерль - БСФ. Том 17. Робер Мерль [«Разумное животное»]

Севилла посмотрел на Арлетт, руки его тряслись, ему не удавалось овладеть своим голосом. Жизнь сотен моряков зависела от крошечной случайности: люди-лягушки закрепили холостую мину на Би, а не на Фа.

— Ремни и мина падают на дно моря?

— Да.

— Потом?

— Я поднимаюсь на поверхность с Фа. Я дышу, и я плыву по направлению на юг. Я плыву быстро-быстро. Я боюсь.

— В каком направлении плывет корабль?

— На север.

— А вы на юг?

— Да, и корабль делает «буф!».

— Ты видишь это?

— На корабле есть люди, и корабль делает «буф!».

— Ты видишь это?

— Я слышу. Я далеко в воде, но я вижу свет. Я слышу взрыв, и я чувствую удар в воде. Я ныряю глубже, я плыву, я боюсь!

— Сколько времени ты плывешь?

— Длинный путь и половина длинного пути. Я пробую воду. Подводной лодки нет: она уплыла.

— Что же дальше?

— Я ее ищу. Фа тоже. Но она уплыла. Уже давно. У воды не тот вкус.

— Тогда Би и я, мы понимаем.

— Что вы понимаете?

— Люди корабля умирают. И Фа и Би тоже умирают с ними, привязанные к кораблю. Человек подводной лодки говорит: все хорошо, они умерли, не надо ждать.

— И тогда?

— Я говорю: люди — нехорошие. Останемся в море. Би говорит: нет, надо вернуться на базу.

— Зачем?

— Чтобы сказать Ба.

— Чтобы рассказать Ба, что произошло? — переспросил Севилла, прилагая все усилия, чтобы говорить спокойно.

— Да. Потому что Ба — наш друг. Но земля далеко. Я плыву, я нахожу землю, но я не нахожу базу. Я не очень хорошо знаю берег. Я плаваю весь конец дня и всю ночь. Я не ем, я плаваю, я очень устаю.

— О, я так устала, — говорит Би. — Вместе с Фа я плыву. Наконец утром я вижу базу. На дамбе стоит Ба. Он нас видит. Он бросается в воду одетый. Мы довольны.

— Затем?

Наступило молчание, казавшееся очень долгим.

— И затем? — терпеливо повторил Севилла.

— Я говорю Ба.

— Ты рассказываешь ему все, что произошло? — сказал Севилла приглушенно и, протянув руку, сильно сжал пальцы Арлетт.

— Да.

— Все?

— Да.

Снова молчание.

— И тогда?

— Ба смотрит на нас. Он очень бледный. Он говорит: это невозможно. Это неправда. Би, ты лжешь. Не надо больше повторять это. Ты слышишь, этого нельзя больше говорить. Он очень бледный. Он дрожит.

— А ты, что ты говоришь?

— Я говорю: это — правда, это — правда, это — правда! — повторила Би с отчаянием.

Она замолчала снова.

— И затем?

— Затем я понимаю, что Ба нам не друг. Мы говорим: с Ба мы больше не говорим. С людьми мы больше не говорим.

Севилла повернул выключатель магнитофона и посмотрел на Арлетт.

— Ну что же, в таком случае все ясно. Боб рассказал то, что он узнал, людям В прежде, чем они его прикончили. И теперь так они тебе и поверят, что Фа и Би не говорили с нами!

— Они знают, что этого не было, — сказала Арлетт спустя несколько секунд. — Ведь они же должны были перехватить вчера все радиопереговоры между тобой и Адамсом?

— И сочли, что мы ведем их для отвода глаз.

— Хорошо, предположим, что они их истолковали именно так. Предположим, что они думают, что у Адамса имеется теперь магнитофонная лента с записью показаний дельфинов. В таком случае мы также уже ничем не рискуем.

— Совсем наоборот. Они считают, что дельфины прикончены. Для того чтобы эта запись приобрела значение свидетельства, необходимо чтобы мы были живы и могли подтвердить ее подлинность.

— Па, — сказала Би, — мы хотим говорить.

— Сейчас, Би, — ответил Севилла, кладя руку ей на голову. — Па говорит с Ма.

— А потом с Би?

— А потом с Би.

— Так ты думаешь, что люди В вернутся…

Севилла сказал тихо и четко:

— Да, этой ночью. Они вернутся этой ночью.

Наступила тишина, и затем Арлетт ответила:

— Если ты так думаешь, то Адамс тоже должен так думать. В таком случае почему он снял свой заградительный отряд?

Севилла стиснул руки и пожал плечами:

— О, Адамс! Адамс поставил на две карты, — продолжал он, стараясь побороть волнение в голосе. — Положение Адамса было с самого начала двусмысленным, потому что он действовал от имени ведомства, где одни — сторонники истины, другие — за ее уничтожение. Адамс поставил сначала на истину. Когда же Фа и Би «погибли», он решил, что лагерь истины проиграл, и он ставит теперь на молчание.

— Фа и Би не погибли, — сказал Фа.

— Конечно, нет, — сказал Севилла.

— Ты сказал, что Фа и Би погибли.

— Так утверждают недобрые люди.

— Но это неправда, — сказал Фа с беспокойством.

— Да, Фа, конечно, это неправда.

Севилла посмотрел на Арлетт и подумал, какую ужасную власть непреложной истины имеют слова над дельфинами, надо быть очень осторожными.

— Ты убежден, — сказала Арлетт, — что теперь Адамс сделал ставку на молчание. И что это должно означать?

— Утром был момент, когда Адамс себя выдал: он предложил мне сохранить оружие. Зачем мне его оставлять, если мне не грозит больше никакой опасности?

— Но он — чудовище!

— Ну, нет, — оказал Севилла, — не совсем. Он относится к нам с некоторой долей симпатий, и у него еще бывают проблески человечности.

И добавил спустя мгновение:

— Доказательство: в последний момент он не смог вынести того, что выдает нас людям В безоружными. Он решил оставить нам шанс. — Севилла усмехнулся. — Очень маленький шанс.

Севилла вынул кормовое весло, положил его на дно резиновой лодки, взял электрический фонарь из рук Питера и направил сноп лучей на дельфинов.

— Фа! Би! — произнес он громко и добавил, когда они высунулись наполовину из воды и оба одновременно положили головы на валики. — Ведите себя тихо. Я должен поговорить с Питером.

Взгляд Питера переходил с одного дельфина на другого.

— Фа и Би? — глуховато произнес Питер. — А этот крупный дельфин сегодня утром?…

— Дикий дельфин, прирученный Дэзи.

Питер кивнул головой:

— Я начинаю многое понимать.

Севилла направил на него луч света. Питер прищурился. Севилла опустил фонарь, свет скользнул по груди юноши, его светлое, открытое, простодушное лицо, освещенное косым лучом, приобрело внезапно необычную резкость и возмужалость, даже две ямочки на щеках чуть повыше уголков губ казались более глубокими и суровыми, подбородок выдался вперед, сухожилия шеи обрисовались четко, как у атлета в момент напряжения сил, все черты стали резче и суровее, даже глаза, глубже запавшие под надбровными дугами, стали не такими мальчишескими.

— Питер, — сказал Севилла, — я привез вас сюда, в грот, прежде всего для того, чтобы показать вам, что Фа и Би живы. Я хочу, чтобы позднее, если это потребуется, вы могли бы засвидетельствовать, что вы их видели живыми утром 9 января, то есть на следующий день после того, как взрыв уничтожил «Кариби». Извините меня, что я увез вас от Сюзи, едва только вы высадилась, но я хочу поговорить с вами в спокойной обстановке, здесь, в гроте, не опасаясь электронного шпионажа. Теперь, когда Адамс предоставил им полную свободу в выборе средств, эти господа пустят вход все свои таланты. Итак, первый вопрос: была ли установлена за вами слежка?