Ирина Ларионова - Вывих времени

— Не удивляйтесь маленькой странности, я просто хочу, чтобы на некоторое время ваше зрение немного углубилось и обострилось. Для этого, если не возражаете, вам нужно закрыть глаза, — обратился с неожиданным предложением Олт к Арту и Эми.

Не совсем понимая зачем, они тем не менее тут же закрыли глаза.

Обе руки Олта вытянулись на несколько метров вперёд, одна рука к лицу Арта, а другая к Эми, и его гибкие пальцы стали нежно массировать опущенные веки.

В этот момент Арту и Эми казалось, будто большая бабочка нежно касается своими крыльями их закрытых глаз, вливая теплоту и удивительный, никогда невиданный ими свет. Через некоторое время они ощутили такую же теплоту в ушах и им показалось, что растворились какие-то перегородки, мешавшие им и заглушавшие доносившиеся звуки.

— Теперь можно открыть глаза, — услышали они голос Олта, звучащий не так как раньше.

Открыв глаза, Арт н Эми с удивлением обнаружили сидящего в кресле по соседству человека.

Всё его тело виделось им состоящим из жидкого прозрачного стекла. Вокруг позвоночного столба горели шесть удивительно прекрасных цветов, излучая лучи, преломляющиеся каскадами разноцветных огоньков.

Совершенно необычный, фантастически прекрасный цветок нежным светом горел внутри мозга. А вокруг него, словно северное сияние, искрился ореол огней.

Долго всматриваясь в этого удивительного человека, Арт и Эми не могли отделаться от мысли, что черты его лица им знакомы… Как же они могли забыть… они видели его тогда при помощи наследственного камня Эми, когда Крокут в подземном храме пытался переселиться в новое тело, — такая мысль пришла к ним одновременно.

— Хочу представить вам человека, вышедшего победителем в борьбе с Крокутом, — произнёс Олт. — Освоив технику выделения тонкого тела из грубого, он нередко путешествует по Элее в таком виде. Вот и сейчас он проник сюда и слышал весь наш разговор, думая, как это прежде случалось, что он остаётся ни для кого невидимым. Вы действительно не догадывались о его присутствии. Он же, наверное, не знает, что Диурги способны воспринимать его и в таком виде.

Хотя было уже далеко за полночь, Пьера никак не тянуло ко сну. Он сидел на балконе своего коттеджа, задумчиво глядя на погруженный в полутьму парк.

Ему вдруг отчётливо, словно не на парк Дэя был направлен его взгляд, а на ожившие перед его внутренним взором воспоминания, представилась Земля.

Перед ним стремительно проносились, перемешиваясь одна с другой, сцены его жизни в двадцатом веке и в двадцать шестом.

— Какой сейчас век на Земле? — подумал он. — И что значит «сейчас»? Сейчас — это то, что перед твоим сознанием в данный момент. А если сознание скачет на века вперёд, а потом возвращается на ещё большее число веков обратно? Или неизвестным ему путём попадает в альтернативный мир? Он попал лишь в параллельную альтернативу Земли. А ведь наверняка есть альтернативы и перпендикулярные, удалённые от развилки возможностей на такие дистанции прогресса, или, наоборот, упадка, что даже самое смутное впечатление о них составить почти невозможно.

Если сравнить его теперешнюю личность с той, каковой она была в двадцатом веке, до его непостижимого падения на Луну, он достиг немыслимых ему тогда высот. Однако теперь, в сравнении с открывшимися ему горизонтами бытия, его настоящие знания и постижения казались ему неизмеримо меньшими, чем тогда, в двадцатом веке.

Он вспомнил один из афоризмов, встретившихся ему в том далёком прошлом: «Наше знание подобно шару, и чем этот шар больше, тем более у него точек соприкосновения с непознаваемым».

Всё течёт, всё меняется. Текут и меняются знания. То, что когда-то казалось откровением, уходит в забытие в виде дырявого покрова не только прячущего, но и искажающего Истину. И лишь расправление искажений позволяет обнаружить и сбросить покров. Видение искажений и заблуждений, как таковых, без принятия их за незыблемую реальность, первый признак возгорания света Истины.

Но текут и меняются не только знания. Течёт и обновляется мир. И когда в далёкой бездне будущего растворятся и Земля и Элея, и бесконечно огромные Космосы, в которых эти планеты кружатся словно песчинки, что останется от всей истории, лишь бесконечно малую часть эпизодов которой он сохраняет в своей памяти?

Останется достигнутый уровень самосознания, степень приобретённой им свободы, которая выражается в способности переносить сознание за такие завесы, о существовании которых прежде и не подозревал.

И останется, даже ещё более углубится, теснота связей с теми центрами сознания, между которыми завязались узы дружбы и любви.

Может ли, например, порваться образовавшаяся на Элее связь с Дэем, Олтом, с Артом и Эми, а также с Дионом, с которыми его познакомил Диург. А Эна и Де Синг? Или Ониона — фея цветка? Нет, это немыслимо. Пусть весь мир вечно меняется, трансформируясь сквозь калейдоскопы всё возрастающей бездны возможностей, ибо чем дальше, тем возможностей больше. В этом меняющемся мире всё доброе, разумное и красивое не умирает, а лишь постоянно заменяет свои меньшие добро, разум, красоту на большие. Если он покинет Элею, то когда-нибудь он вновь встретится со всеми ими. И он станет другим, да и их будет не узнать сразу. Возможно, это будет уже совсем другая планета. А всё равно живая связь одного «Я» с другими «Я» нерасторжима.

Другое дело, когда люди вступают в контакт, порой тесный и длительный, а их «Я» отгорожены друг от друга стеной абсолютного непонимания. Вот такие связи могут теряться в бездне времён безвозвратно потому, что по существу их и не было. Имела место лишь иллюзия общения, не более.

А как быть с Крокутом, Арой Омбой, Аби Кавой и им подобными? Ведь где-то, за почти непробиваемой коркой эгоизма, беспробудно спит их настоящее, живое «Я». Когда-нибудь, рано или поздно, пресс страданий, явившийся неизбежной расплатой за их преступления против Истины, Разума и Любви, вызовет трещины в их, поистине сатанински прочной корке эгоизма и Путь Восхождения станет открыт и им. Никто не может быть потерян безвозвратно. И самое трудное для таких людей понять, что сравнительно малые блага, достигнутые собственным трудом, неизмеримо больше колоссальной власти и богатства, полученных ценой обмана и насилия.

Ибо человек жив в делах своих. Но это лишь половина истины. Совершив большое и доброе дело, человек сам при этом становится больше, добрее, лучше. И становясь вечно новым, постоянно возрождаясь из пепла прошлого, словно птица Феникс, человек живёт в вечности не столько памятью своих дел, сколько постоянно творя всё новые и более грандиозные дела.