Орасио Кирога - Вампиры пустыни [Том I]

— Браво, мистер Лоу! Вы хотите сказать, что призрак нашего дома — мумия?!

— Так я считаю, и все, что я видел, лишь укрепляет меня в этом мнении.

— Воздам вам должное, ведь эта теория сложилась у вас еще до сегодняшнего вечера — собственно, еще до того, как вы сами что-либо увидели. Вы заключили, что отец прислал домой мумию, а затем пришли к выводу, что я открыл ящик.

— Да. Полагаю, вы удалили все или почти все внешние покровы, оставив конечности свободными; на них были одни только бинты, обернутые вокруг каждой конечности. Мне думается, что эту мумию бальзамировали по фиванскому методу [26] …по фиванскому методу — Т. е. применялась наиболее длительная и дорогостоящая процедура бальзамирования из трех, описанных у древнегреческого историка Геродота («История», II, 86–88). , используя ароматические специи, которые придали коже оливковый цвет и сделали ее сухой и гибкой, как дубленая шкура; черты лица остаются при этом узнаваемыми, а волосы, зубы и брови сохраняются в совершенстве.

— Звучит убедительно, — сказал Сваффам. — Однако, чем объяснить периодическое пробуждение мумии к жизни? Отметины на шее у жертв ее нападений? И как связан со всем этим наш старинный Призрак Бэлброу?

Сваффам старался говорить оживленным тоном, но его волнение и упадок духа были очевидны, несмотря на все попытки их скрыть.

— Начнем с самого начала, — сказал Флаксман Лоу. — Всякий, кто объективно и рационально изучает спиритические феномены, рано или поздно сталкивается с некими загадочными явлениями, которые не в силах объяснить ни одна из распространенных теорий. По причинам, в которые сейчас нет необходимости вдаваться, мне кажется, что настоящий случай принадлежит к этой категории. Я вынужден заключить, что призрак, который на протяжении стольких лет извещал о своем существовании лишь мерклыми, туманными проявлениями, является вампиром.

Сваффам недоверчиво дернул головой.

— Мы нынче не в Средние века живем, мистер Лоу! Кроме того, откуда здесь взяться вампиру? — насмешливо заметил он.

— Некоторые известные исследователи данных предметов считают, что сочетание определенных условий может привести к самозарождению вампира. Вы говорите, что дом этот построен на древнем могильном холме, то есть в таком месте, где вполне естественно ожидать появления первичного психического эмбриона. В мертвых человеческих организмах содержатся все семена добра и зла. Сила, которая заставляет данные семена или эмбрионы прорастать — не что иное, как мысль, и если веками предаваться мысли, лелеять ее, она может в конце концов обрести таинственную жизненную силу, которая будет увел и ч икаться, вовлекая в себя подходящие и необходимые элементы из своего окружения. Этот эмбрион долгое время оставался беспомощным разумом, который ждал возможности принять материальную форму и посредством ее осуществить свои желания. Невидимое и есть реальность; материальное лишь способствует его проявлению. Нечувствительная реальность уже существовала, когда вы обеспечили ее действенным физическим носителем, распеленав мумию. Мы можем судить о природе эмбриона только по его проявлениям в материальном мире. В них мы видим все признаки вампирического разума, который пробудил к жизни и наполнил энергией мертвое человеческое тело. Отсюда отметины на шеях жертв, а также их вялость и малокровие: вампиры, как вы знаете, питаются кровью.

Сваффам поднялся и взял фонарь.

— Отправимся за доказательствами, — отрывисто бросил он. — Хотя… минутку, мистер Лоу. Вы говорите, что выстрелили в это привидение? — И он взял револьвер, который Лоу положил на стол.

— Да, я целился в ногу, мелькнувшую на ступеньках.

Не произнося больше ни слова, с револьвером наготове, Сваффам направился к музею. Лоу двинулся за ним.

Вокруг дома завывал ветер, и предрассветная тьма окутывала мир, когда перед ними открылось самое невероятное зрелище, когда-либо заставлявшее содрогаться людские сердца.

Наполовину свесившись наружу из продолговатого деревянного ящика в углу большой комнаты, лежала тощая фигура в прогнивших желтых бинтах; чахлую шею венчали растрепанные волосы. Передняя полоса кожи на сандалии и часть правой ступни были отстрелены.

Сваффам с дергающимся лицом посмотрел на мумию и затем, схватившись за разорванные бинты, швырнул ее в ящик, где мумия застыла как живая, разинув широкий рот с влажными губами.

На мгновение Сваффам замер над ней; затем он выругался, поднял револьвер и принялся снова и снова мстительно стрелять в ухмыляющееся лицо. Под конец он втиснул существо в ящик и, схватив оружие за ствол, разнес на куски голову мумии с таким взрывом злобы, что вся эта ужасная сцена стала напоминать убийство.

После, повернувшись к Лоу, он сказал:

— Помогите мне закрыть крышку.

— Вы намерены ее похоронить?

— Нет, мы должны избавить от нее землю, — свирепо произнес Сваффам. — Я положу ее в старое каноэ и сожгу.

На рассвете дождь прекратился, и они перенесли на берег ветхое каноэ. Внутрь они положили ящик вместе с его чудовищным обитателем и обложили ящик вязанками хвороста. Парус был поднят, дерево загорелось, и Лоу со Сваффамом молча смотрели, как каноэ подхватил отлив — сперва виднелась мерцающая искорка, после вспыхнуло дрожащее пламя, пока наконец далеко в море не завершилась история этого мертвого существа, чей конец наступил спустя 3000 лет после того, как жрецы Амона положили мумию на вечный покой в предназначенной ей пирамиде.

Пер. А. Вий и Л. Козловой

Мир узнал о скоропостижной кончине Джеймса Уэстерби из утренних газет за семнадцатое июня. Умер он в своем кабинете на Уайтхолле и, если расшевелить память людей, они еще, вероятно, вспомнят, что причиной смерти называли болезнь сердца, обостренную переутомлением на работе. Что касается прискорбности самого события, то ее признавали газеты любого политического толка.

Джеймс Уэстерби достиг бы высот, даже если бы не стал заместителем министра и одним из приятнейших ораторов Палаты общин. Родом он был из оксфордширских Уэстерби и, боюсь, на нем эта славная и древняя линия пресеклась. Среди предков значился «Сорвиголова» Уэстерби, известный революционер, и заместитель министра немало гордился своим сходством с этим героем давних времен, вызывавшим у Кромвеля лютую ненависть. Отец Джеймса Уэстерби завоевал прочное положение в литературном мире, и его сын обещал стать достойным своей родословной. Несмотря на молодость (Джеймс Уэстерби умер в тридцать девять), он уже прекрасно зарекомендовал себя на общественной ниве, и многие сочли его безвременную потерю национальным бедствием.