Борис Никонов - Книга семи печатей [Фантастика Серебряного века. Том VI]

За кустами раздался слабый стон.

— Постой! — воскликнула графиня. — Там стонет кто-то.

Она раздвинула кусты.

— Какая жалость! Сиротка Ганс, слабоумный мальчик… Весь в крови… Что с ним такое? Должно быть, он сорвался с горы, упал, расшибся… Людвиг, помоги мне поднять его! Я не могу одна… Людвиг, что же ты отворачиваешься? Будь же кроток и милосерден, пожалей этого ребенка! Иди сюда, склонись к нему… Людвиг, Людвиг! Начни новую жизнь! Дай мне руку, и заключим прекраснейший союз! Будем трудиться вместе. Будем настоящими мужем и женой…

— Он уже умер, — глухо промолвил граф, отворачиваясь.

Графиня порывисто склонилась над мальчиком.

— Бедный, бедный, — воскликнула она, — но, Боже мой! Что это значит? Людвиг, погляди: он не расшибся… У него в груди есть рана… Его убил кто-то… Но кто же мог убить его? Какой злодей решился поднять руку на ребенка?..

— Довольно, Берта, — воскликнул граф, — мне невыносимо слушать это. Я убил его!

— Ты, Людвиг? Ты убил? — с ужасом промолвила, побледнев, графиня. — Ты обманываешь меня!.. Этого не может быть!

— Этот мальчишка пел оскорбительную песню, — холодно промолвил граф, — и я не в силах был перенесть оскорбление…

Берта выпрямилась во весь рост:

— Ведь он слабоумный… Он не понимает сам, что говорит. О, Боже мой, неужели это правда?.. Что сделал ты, Людвиг? Ты ведь и меня убил… Ты все убил… Мою любовь к тебе и мою радость, и мои надежды на иную, счастливую жизнь…

Она с плачем опять склонилась к мальчику, обнимала его маленькое тело, целовала его, называла его своим сыном, а себя его матерью. Граф Людвиг не выдержал этой сцены.

— Вот так всегда! — воскликнул он. — Последнего нищего ты ласкаешь нежнее, чем меня!.. Довольно! Оставь его и иди со мной! Знай, что закон предоставляет мне право жизни и смерти над тобой и ты должна повиноваться мне, как закону и Богу.

Берта дико взглянула на него.

— Уйди! Ты умер, умер… — заговорила она, как в бреду. — Ты и себя тоже убил… Ты мертвец. От тебя несет дыханьем тлена. Ты весь в крови. Ты оборотень… Ты злой вампир с волчьей головой… Уйди, уйди! Твое место на кладбище…

— Ты с ума сошла, Берта, — воскликнул граф, — ты больна, ты бредишь… Неволей или волей, но ты пойдешь сейчас со мной, иначе я на руках унесу тебя…

Он хотел схватить ее. Но над Бертой вдруг вспыхнуло яркое сияние. Оно окружило ее огненным венцом, и граф почувствовал, что свет этот ослепляет и жжет его… В безумном ужасе и гневе он отскочил от нее и закричал:

— А!.. Опять твои чары!.. Опять колдовство!.. Но знай же, наконец, что я не уступлю тебя никому. Кто бы ни встал меж мной и тобой, Бог или дьявол, я не сдамся никому!.. Я вырву тебя из чужих рук, я спасу тебя от проклятой заразы… Я вымету кровавой метлой весь этот скверный сор, наполнивший нашу жизнь.

Он затрубил в свой охотничий рог, и на его призыв немедленно явились пажи и оруженосцы.

— Собрать всю мою дружину, — приказал он им, — вооружиться, осмотреть оружие!.. И к ночи вы все вместе с воинами объедете все мои владения и уничтожите всех нищих, бродяг и бездомных. И если где-нибудь окажутся увечные, больные и слабые, вы войдете в их лачуги и норы, и кто бы ни был болен, вы того убьете. И знайте, что за каждую оплошность, за каждую пощаду виновный будет немедленно повешен.

Пажи и оруженосцы с бледными от испуга лицами молча внимали словам графа. Берта беспомощно опустила руки, не веря своим ушам. А кругом сияла радостная и светлая весна, пели птицы, и благоухали розы — красные и бледные, крупные и малые, махровые и простые.

Солнце склонялось к закату. Розовые лучи скользили по высоким горным склонам и играли на блестящей крыше сторожевой башни замка. Везде и всюду царил еще более сладкий покой, чем днем.

На перекрестке двух дорог близ замка издавна стояла в каменной нише статуя Девы Марии с горящей лампадой пред ней. По благочестивому местному обычаю, статуя была одета в розовое шелковое платье и украшена венком из роз. У ее подножья также лежали всегда свежие розы.

Сюда пришла сейчас графиня Берта. Она упала пред Девой Марией на колени и со слезами молила ее за бедняков, присужденных к безумной расправе.

Прошел час, другой, третий. Она не вставала с колен, и уже не было слез у нее, и смыкались ее уста, и только потрясенный дух ее молился с неослабной силой.

Между тем, и в замке, и в окрестных поселках уже распространилась весть о предстоящих ужасах.

Обеспамятевшие от страха увечные и нищие бросились на поиски графини, чтобы умолять ее заступиться за них, и нашли ее здесь на перекрестке.

Один за другим собрались они здесь толпой. Среди них были старики, дети, молодые девушки… Иные пришли на костылях, другие приползли, — и все они стонали, рыдали и бились головами о землю.

— Спаси нас, заступись!.. — умоляли они графиню.

— Нам некуда деваться, некуда скрыться… По всем дорогам расставлены дозорные. Никто уже не может уйти из владений графа.

— Мы все погибнем, пощады не будет никому!.. Молитесь, кайтесь!..

— Сыночек мой бедный!.. Он болен, он лежит в жару… Неужели и его убьют?..

— Бесценная, святая! Заступись!.. Ты любишь нас, ты жалеешь наших детей. Умоли своего жестокого супруга, пощади нас!..

Графиня Берта встала посреди толпы. Прощальные розовые лучи заходящего солнца теплым отблеском озаряли ее белое платье, и казалось, что от нее исходит такой же теплый и мягкий свет.

— Милые мои! — с великой тоской произнесла она. — Я еще больше прежнего люблю вас и жалею… Но теперь у меня уже нет ничего, — ни сил, ни прибежища, ни даже слез… Я как осенняя былинка, сломленная порывом ветра… Мне некуда и не к кому идти с мольбами о помощи. У меня нет мужа, нет духовника… Я вне закона. Меня будут судить и казнят. Я теперь только тень воспоминаний о любимой вами и любившей вас графине Берте. Что могу я теперь сделать для вас? Я могу только погибнуть вместе с вами…

Рыдания и стоны усилились. Прибежал мальчик и сообщил, что в замке точат оружие и седлают коней.

— Спаси, спаси! — зарыдали нищие.

Они окружили Берту, падали к ее ногам, целовали ее платье и даже следы ее ног.

— Боже мой! — воскликнула графиня в великом томлении и отчаянии, простирая руки к небу. — Боже мой! Научи меня, что должна я сделать? Последнее, что еще есть у меня, — мою жизнь, мое дыхание, — возьми у меня и отдай им… Раствори мою ненужную, отцветшую жизнь в их жизни и ороси их засыхающие ветви, чтобы они вновь зазеленели… И пусть я умру, а они живут! Ты, проливший свою кровь за людей, Ты, творящий чудо жизни в каменной ограде могил, возьми мою кровь, — и об одном молю я: сотвори чудо любви и жизни!..

Она схватила оброненный кем-то на дороге нож и к общему ужасу вонзила его себе в грудь.