Борис Штерн - Остров Змеиный (авторский сборник)

— Да, пожалуй, — согласился Адмирал. — В моем-то возрасте нечего мелочиться. Но вы, кажется, знаете обо мне больше, чем говорите. От вас здесь осталась нижняя челюсть, значит, вы в те времена находились рядом со мной? Выкладывайте!

— Диспозиция, в общем, была такая. Ваш скелет — вот он, а мой, если не считать нижней челюсти, куда-то подевался. Получается, что вы стояли под вулканом с банкой пива и наблюдали, как я лезу наверх. Вы погибли тут, а я там… — Тихов указал сигаретой а вершину вулкана. — Сейчас мы должны повторить этот научный эксперимент. Я не считаю себя умнее или глупее самого себя, каким я был четыре миллиарда лет назад. Если я полез на Никс Олимпик тогда, значит, полезу и сейчас.

Тихов отшвырнул окурок. Засорение Марса шло полным ходом — окурки, бычки и бумажные обрывки разгуливали под Никс Олимпиком во всех направлениях. Тихов машинально отметил, что фантастического рассказа о засорении Марса еще вроде не было.

— Что-то вы темните, — вздохнул Адмирал. — Когда на Земле вы пришли ко мне на прием, вы уже знали, что придется лезть на вулкан?

— Догадывался.

— Почему же вы мне тогда не сказали?

— Потому что вы сравнили меня с каким-то Шариком.

— Ясно. Извините. Так. Теперь объясните, за каким таким недостающим звеном вы туда полезли, и тогда, как и четыре миллиарда лет назад, я стану под вулканом с банкой пива в руке.

— Обещаете?

— Клянусь!

— Перед нами самая большая гора в Солнечной Системе, — сказал Тихов. — Взгляните, какая пушка! Двадцать семь километров в высоту… Эверест ему в подметки не годится. Представляете, что произойдет, если Никс Олимпик стрельнет? Последнее время он ведет себя неспокойно… Слышите? Гудит! Мою сумасшедшую идею нелегко сформулировать. Зачем я туда поле… В нашей жизни Марс занимает особой место. С другими планетами меньше шума. Все давно на него уставились — почему? Всем что-то чудится. Без жизни нельзя. Так не бывает, чтобы без жизни. И если на Марсе жизни нет, значит, это что-то значит. Что такое смерть — всем известно. А наоборот? Что это за штука — жизнь? Откуда взялись эти странные гены, будто варившиеся в одном котле? Жизнь на Земле не может быть уникальным явлением. Если принять, что жизнь — это обычное состояние Вселенной, то в каком-то смысле Вселенная сама является живым существом. А уж Солнечная Система — подавно. Мы можем попробовать рассмотреть ее как единый организм и попытаться понять функции отдельных ее частей. Так наука рассматривает лес, океан, пустыню, джунгли…

— Я, кажется, начинаю понимать… — пробормотал Адмирал. — Разгадка бессмертия, и не меньше! Стал бы я тут на старости лет гоняться за каким-то скелетом. Эй! — заорал он. — Зарывай обратно! Кому сказал! Раскопки прекращаются! Чтобы здесь все было как прежде!

Под Никс Олимпиком уже появился глубокий котлован. Вулкану это здорово не нравилось, он гудел и подрагивал. Спецлопата удивленно развела рычагами и принялась засыпать котлован. Диктофону было все равно — что рыть, что зарывать.

Тихов продолжал:

— Любые сравнения Солнечной Системы с живым организмом

будут натянуты. Не в сравнениях дело, а в том, что каждый элемент Системы зачем-то необходим. Солнце — это, конечно, сердце Системы. Оно пульсирует и задает жизненный ритм. Не надо увлекаться, но Юпитер можно сравнить с желудком, Сатурн — с печенью, а Нептун — с желчным пузырем. Можно проводить аналогии с жабрами и кровообращением, но меня интересует планетная связка, отвечающая за возникновение жизни.

— Земля и Марс?

— Да. Моя вулканическая гипотеза состоит в том, что гены зарождаются внутри Марса — жизнь надо искать «в», а не «на» Марсе. «В» и «на» разные вещи. В Марсе, как в котле, варится дезоксирибонуклеиновая кислота. Во время Величайших любовных противостояний с Землей, после чудовищных извержений и сдвигов во времени самые жизнестойкие гены попадают в раннюю Вселенную, на первобытную Землю. Таким образом, жизнь заносится из будущего в прошлое. Она, жизнь, продолжает возникать беспрерывно, а моя идея прямо указывает на природный очаг возникновения жизни… — Тихов опять указал очередной сигаретой на вершину Никс Олимпика.

После этих слов Марс зашевелился и заходил ходуном. Адмирал одурело смотрел не на вершину вулкана, а на кончик сигареты писателя-фантаста.

— Не смущайтесь, — сказал Тихов. — Все части тела имеют право на существование.

Адмирал оглянулся. За палаткой подслушивали Диктофон и Спецлопата. Котлован уже был засыпан.

— Пошли вон! — загремел Адмирал. Ему не хотелось лишних соглядатаев при зарождении жизни.

Никс Олимпик громко вздохнул и выпустил тучу пепла.

Началось землетрясение — Тихов знал, что «землетрясение» правильное слово. Они вошли в палатку, и Тихов принялся натягивать штурмовой альпинистский скафандр. Адмиральские кости дребезжали на столе.

— Смотрите, мои старые кости чувствуют землетрясение, — заметил Адмирал.

Его ничем нельзя было смутить — любая мысль имеет право

на существование, и он хотел обдумать ее до конца.

— Я, кажется, понял вашу безумную идею, — сказал Адмирал. — Жизнь — это как круговорот воды в природе. Если мы уже один раз были вовлечены в этот круговорот и присутствовали при зарождении жизни, то все надо повторить. Глупо это или нет, но жизнью на Земле рисковать нельзя, — я должен стоять здесь с банкой пива в руке, а вы должны карабкаться на этот… Тут недалеко, двадцать семь километров. Решено!

Они успели выскочить из палатки, и пылевой шквал забросил ее на канадские ели, под которыми прятались Диктофон и Спецлопата. Марс, казалось, раскачивался на орбите. «Новый тип двигателя, — сгоряча подумал Тихов. — Если такой вулканище шарахнет в полную мощь, планета может слететь с орбиты».

Тихов бежал к подножию вулкана.

Никаких раскопок на Марсе!

Марс предназначен совсем для другого!

Тихов задрал голову. Озверевший вулкан, дрожа и напрягаясь, швырял в космос камни и клубы пепла; из него, как из сифона, рвалась газированная вода; в наступившей темноте на Тихова смотрели Фобос и Деймос.

— На абордаж! — ободряюще крикнул Адмирал и открыл банку с пивом.

Слово «абордаж» Тихов относил к самым лихим хищникам семейства кошачьих. Он оглянулся в последний раз в жизни и крикнул:

— Прощайте, Адмирал!

Все. Теперь вверх.

Надо лезть…

Надо лезть, чтобы повторить все условия, существовавшие при зарождении жизни на Земле, иначе, черт его знает, у Марса с Землей без нас может что-то не получиться; жизнь ведь такая штука, что никогда толком не знаешь, есть она или ее нет, — так думал Тихов, когда вулкан шарахнул в полную мощь и, с треском проломив пространство, зашвырнул его на Землю за четыре миллиарда лет назад, где последним ощущением Тихова было то, что он наконец-то нашел самого себя, когда его собственная дезоксирибонуклеиновая кислота выпадала в первобытные океаны молодой Земли.