Борис Штерн - Ковчег 47 Либра

Шум в прессе и социальных сетях не утихал — скорее, переходил на более высокие тона, вплоть до ультразвука. Хитом сентября оказалось интервью с председателем комиссии по образованию итальянского парламента, Илоной Стеллар.

Фрагмент текста интервью был напечатан на огромном плакате и вывешен у входа на физфак Университета Монгольского парка. Под плакатом постоянно толпился народ, разражаясь то хохотом, то короткими комментариями.

— Как вы относитесь к проекту «Ковчег» в свете свалившегося на него финансирования?

— Я думаю, что история с триллионом Дорса — очень опасный прецедент, грозящий неописуемыми последствиями.

— Чем эта история так напугала вас?

— Самое страшное то, что огромные деньги попали в руки обитателей так называемых научных парков, в лице которых мы столкнулись с новым видом расизма.

— Расизма?

— Да, они с презрением относятся ко всему остальному человечеству и считают себя высшей расой.

— Почему вы так решили?

— Они презирают нашу культуру, наш образ жизни и наши ценности. Их школьники и студенты всегда побеждают на международных научных олимпиадах и кичатся этим.

— Причем тут расизм? Не кажется ли вам, что они просто лучше учатся? А наша культура разве высочайший образец всех времен?

— С какой стати их лучше учат? Не должно быть элитных популяций! Ладно, могут попадаться выдающиеся ученики, рассеянные среди обычных, — это терпимо. Но территории со сплошным элитным образованием несут угрозу остальному человечеству.

— Какую угрозу?

— Угрозу скрытого господства над миром и скрытого порабощения жителей Земли.

— Что значит скрытого?

— Это когда вроде все идет как обычно, а на самом деле любое движение инспирировано замкнутой элитой. Нам кажется, что мы сами принимаем решения, а на самом деле они дергают за хитроумно сплетенные нити и заставляют нас действовать в свою пользу.

— Может быть, вы просто боитесь умных людей?

— Не боюсь, даже люблю, когда они поодиночке и рядом (председатель комиссии кокетливо сверкнула глазами). Но когда их появляется много в одном месте — не ждите ничего хорошего.

Менее знаменитым, но более неожиданным оказалось интервью Гарри Тавани — бывшего мастера челночной дипломатии, знаменитого своим ироничным цинизмом.

— Вы известны широкой публике как жесткий рациональный политик. Как вы прокомментируете огромные затраты на проект Ковчега?

— Я думаю, это именно тот проект, затраты на который сейчас в высшей степени рациональны.

— Однако цивилизованный мир находится в непростой ситуации. На него точат зубы религиозные фанатики и диктатор с ядерным оружием. Может быть, стоит бросить все силы на отражение этих угроз, а не на проект, который, дай бог, принесет плоды через много тысяч лет?

— Кто такие, по-вашему, эти зловещие персонажи — фанатики, диктаторы? Это всего лишь падальщики. Когда так называемый цивилизованный мир начинает подгнивать, тут они и появляются. Лучшее средство от падальщиков — собраться с силами и подняться во весь рост. Продемонстрировать, что ты жив.

— Да, но что значит подняться и при чем тут Ковчег?

— Это значит отодрать задницу от дивана всей цивилизацией и заняться осмысленным делом. Показать, что у тебя есть крепкие нервы, цель и будущее. В человеке кроме агрессии есть и другие начала — страсть к созиданию и тяга к экспансии на девственные территории. Это и есть лучшее лекарство от агрессии. Ковчег сочетает в себе оба этих начала.

— Простите, но что этим фанатикам и диктаторам до большого дела? Они сложат оружие? Это выглядит по меньшей мере наивно.

— Оружие они не сложат, но у них исчезнет подпитка. Их главный ресурс — наша импотенция — тот случай, когда на нашем фоне фанатики выглядят этакими мачо с горящим взглядом. Давайте покажем, что мы гораздо круче — вон на что замахиваемся! Юноше, обдумывающему житье, станет ясно, что эти мачо — всего лишь злобные невежды, мечтающие о власти и расправах. Если мы это сделаем, то энтузиазм незрелых голов переключится в мирное русло.

— Но энтузиазм незрелых голов вряд ли может стать конструктивной силой.

— Незрелые головы — как стволовые клетки. В зависимости от среды они могут стать ватноголовыми обывателями, клиноголовыми фанатиками или яйцеголовыми хомо дабл-сапиенс.

— Вы имеете в виду роль просвещения?

— Имею. Теперь смотрите: если мы вложим тот самый триллион в просвещение — эффект будет, но небольшой. Просвещение как было кастрировано поборниками гомеостаза, так и останется без потенции. А Ковчег пробуждает чувства. Пробуждает не только в незрелых отроках, но, что важнее, — в потухших головах педагогического сословия. Ведь это чертовски просветительский проект. Там столько областей знания намешано и везде требуются новые прорывы — глаза разбегаются! Потому я и говорю, что это очень рациональное и эффективное вложение денег.

Мир шумел месяц за месяцем, и казалось, конца шуму не будет. Телеведущие, писатели, актеры, ученые, певцы — кто только не высказывался по поводу Ковчега с триллионом. Мир не рассуждал, не спорил — именно шумел. Кипели социальные сети и средства массовой информации. Пена от этого кипения покрыла саму идею, из-под пены не проникало ни единого проблеска, ни одного аргумента, кроме числительного «триллион». Мы говорим «Ковчег» — подразумеваем триллион. Члены команды договорились: если нам предлагают дать интервью и в преамбуле или первом вопросе звучит слово «триллион» — даем отлуп.

А как насчет массовой культуры? Откликнулась ли она на событие десятилетия? Еще как! Весь ноябрь первое место в рейтинге MTV занимала песня со словами:

— Хочешь, я сделаюсь эмбрионом,

только возьми меня в свой ковчег!

Меж тем дело потихоньку развертывалось. Приход в команду такого прожженного администратора, как Хенк Орли, снял с Алекса один вид ужаса, но тут же открылся другой: никто из команды и вообще никто на Земле не понимал, что и конкретно как должно происходить после посадки спускаемых модулей на поверхность новой планеты. Оставалась надежда, что это чуть лучше понимают на Марсе.

Йоран Кирк был давним соавтором Алекса Селина, оба среди прочего занимались экзопланетами — пытались по скудным данным реконструировать природу далеких миров, предсказывать их эволюцию и судьбу. Они опубликовали вместе пятнадцать статей и одну книгу, но ни разу в жизни не встречались и не могли встретиться ни в прошлом, ни в будущем. По той простой причине, что Йоран был марсианином. Это, впрочем, не помешало им стать хорошими друзьями.