Борис Штерн - Ковчег 47 Либра

— Почему хороший, объяснить не могу, увидишь — поймешь. Почему полезное — сам вижу и жалею, что раньше не догадался. Например, он научил, как ровно разрезать шкуру. Полезно?

— Полезно, полезно, — согласился совет старейшин…

И вот УхыррМухх с двумя старейшинами и первой леди, у которой вчерашний страх сменился железной настойчивостью, повторив вчерашнюю процедуру с кнопками, вошли внутрь. Старейшины только и сказали «да-а-а!..», уставившись на говорящего человека, а УхыррМухх подошел к камням и ткнул носом самый большой. Человек взял двумя руками его копию и размахнулся. УхыррМухх тоже взял камень, встав на задние лапы, и размахнулся. Получилось внушительно. Человек подошел к небольшой сосне и с размаху ударил под углом по стволу острым концом камня. Получилась приличная засечка. Потом ударил рядом, потом повыше — засечка росла. Потом с другой стороны, потом с обратной — пока засечка не стала круговой. После чего уперся в ствол и начал его раскачивать, пока дерево с треском не рухнуло.

— Как хорошо, — изрек УхыррМухх, — больше не придется чистить морды от этой гадости!

А старейшины так и не проронили ни звука. Лишь положение их спин и голов, да движения ушей, глаз и хвостов выдавали лихорадочную работу мысли и бурление чувств.

Сеансы продолжались и продолжались. У входа круглыми сутками сидели часовые, пропуская по два пса на сеанс по решению совета старейшин или вождя. Было совершенно невозможно показать таинство всему огромному племени, поэтому посещение Комнаты рассматривалась как награда за трудовые успехи. Человек проделывал разные манипуляции с камнями, иногда прибегая к помощи своих соплеменников, иногда в одиночку. Он всегда оперировал первым из камней, к которому прикасался зритель, но каждый раз действовал им по-разному.

Самым усердным и благодарным зрителем, конечно, была СирриСилль, пользовавшаяся своим положением первой леди. Она всем обликом выдавала, что происходящее ее захватывает до дрожи в поджилках: голова наклоняется то туда, то сюда, то подается вперед, то одно ухо торчком, то другое, то сразу оба, хвост то радостно виляет, то нервно стучит об пол. И вдруг она заявила:

— Я понимаю, о чем говорит тот, в другом мире. И даже знаю, как его зовут: Рргххакх Рудрнигхх. Он все время объясняет, что собирается делать: «Беру камень, им можно резать шкуру… этим камнем буду рубить дерево, этим маленьким острым прокручу дырку в шкуре и продену туда полосу кожи…»

Племя на всех парах неслось сразу в средний палеолит. Каждый день к верховьям реки шли отряды псов с парой кожаных мешочков, связанных ремнем и перекинутых через спину. Мешочки, естественно, предназначались для камней — ножей, скребков, топоров. Отряд обычно шел с веселой дорожной песней, от которой у диких зверей предгорий стыла в жилах кровь. Они не понимали, что эти протяжные звуки, приводившие в ужас предков, — веселая песня.

Когда инструментов стало хватать, народ повалил молодую сосновую рощу в порядке тренировки и испытания каменных топоров. Стали думать, что делать с поваленными стволами, и тут же изобрели накат для телятников, сильно облегчив рытье и избавившись от угрозы обрушения свода. Даже щенки перешли в своих играх с палок на камни.

Чака Рудника постоянно спрашивали, зачем он тратит столько сил на этот палеолитический тренинг? Ведь, существо, способное набрать код по подсвеченным кнопкам, само освоит весь этот инструментарий за считанные сотни тысяч лет. И в результате станет сильней, если дойдет до всего своим умом.

— А что тогда станет с этим, когда мы исчезнем? — Чак показывал на строящийся купол Архива. — Вы так легко разбрасываетесь сотнями тысяч лет, а можете предложить источник питания сроком жизни, скажем, 10 миллионов лет? Шарманка? Да там всего 10 13бит гравировки — лишь сухая выжимка главных достижений. К тому же эту шарманку еще надо запустить и прочесть. А сначала суметь прочесть скрижали с инструкцией. А в активной памяти — 10 18бит живой человеческой цивилизации — мы и наши предки, Земля, движущиеся говорящие люди, животные, ландшафты, звуки, музыка. Если никто этого не увидит, значит, все умрет окончательно. Есть ли тогда смысл в нашем существовании здесь и сейчас? Да, главный принцип — чтобы как можно больше разумных существ увидело и восприняло этот мир. Но ведь не только увидело в его текущем моменте. Важно, чтобы разумные существа видели и знали тех, кто им предшествовал. Тогда их жизнь будет… шире и глубже что ли… Да и мы не канем в Лету… Но на все это у нас не больше семиста тысяч лет. На большее нет источника питания — у нас нет ничего, кроме плутония двести сорок второго и урановых капсул. Если за это время никто не прикоснется к сенсорному замку, значит, смерть. Кто прикоснется? Да вот хотя бы его потомок, — Чак показывал на своего Шустрика, который, будто понимая, о чем речь, вставал на задние лапы и гордо задирал голову. — Да, скорее всего именно его потомок. Приматы, включая нас, на Селине совсем скисли, а эти наоборот. Ладно, что они при нас пасут скот. Так они делают то же самое без людей у Северного залива — пасут стада, охраняют их от медведей и режут молодых бычков себе на пропитание. Всего за тысячу лет они здесь превратились из прирожденных хищников в самостоятельных скотоводов! Это же самая настоящая культура! Почему они сделали такой рывок? Не знаю, может быть, кто-то из земных ученых смог бы объяснить… Видимо, планета отнеслась к ним куда благосклонней, чем к нам. Или доза облучения при перелете сказалась противоположным образом. Или еще Стефан Муха на Земле что-то удачно наколдовал? Не знаю. Но посмотрите: ему уже семнадцать лет, а пес в самом расцвете! Они стали жить намного дольше. А нас все меньше. Тем не менее, лет триста у нас еще есть. Должны успеть!

Чак Рудник с командой и его последователи за сто с лишним лет установили десятка три «училищ» в ключевых точках планеты — около устьев рек и на их высоких берегах, у морских бухт. Главным образом там, где были города и поселения людей. Чак, великолепно научившись всей первобытной премудрости, записал тысячи часов лекций на платформу Ваксмана. Конечно, палеолитический курс был только первым классом. УхыррМухх почти сразу приметил в темном углу комнаты еще одну дверь и даже провел лапой по сенсору. Но последний никак не отреагировал. Время еще не пришло.

Горы сильнее всего тянут к себе ранним утром, когда они видны отчетливо в чистейших красках. Утром хребты кажутся ближе и более досягаемыми, чем их грязновато-синие контуры, проступающие сквозь дневную дымку. ГаурГрымм уже которое утро кряду сидел на пологой гладкой скале, выступающей над зарослями самшита, и смотрел на горы. На сей раз он ощутил запах снежных вершин. Его принес утренний бриз — грозный свежий запах скал, снега и льда. Несмотря на сложнейший букет, подхваченный ветром по пути, запах гор четко проступал сквозь ароматы ближнего луга с коровами, запахи лиственного леса, пихт и елей отрогов и будоражащие запахи альпийских лугов. Этот запах, будучи тревожным и манящим одновременно, стал последней каплей. ГаурГрымм отыскал на лугу жену: