Евгений Лотош - СамИздат. Фантастика. Выпуск 1 [СИ]

Я слегка улыбаюсь памятнику. Теперь, по крайней мере, я хотя бы знаю, как мне следует поступить.

Поворачиваюсь кругом и делаю шаг вперед…

…и просыпаюсь.

Спину холодит каменная стена, и справа громоздятся ржавые мусорные баки.

Э, вспомнил я, это ведь подворотня! Арка. Сюда я вбежал, спасаюсь от игрушечного танка «Тигр». А где же серая равнина, мерзкие цветы, несчастный памятник? Их нет. А что есть?

Я вскочил. Ребенок есть, вот что! И ему угрожает опасность. Вперед, сказал я себе, вперед, если не хочешь, чтобы Земля превратилась в подобие океанского дна. Вперед, сволочь!

Я выбежал из-под арки на улицу и ринулся назад, к кинотеатру «Вэтэн».

И танк, и мальчик были на месте. Более того, они стояли в той же позиции, в которой я их видел перед тем, как пнуть мерзкую игрушку. Они словно замерли, ожидая моего возвращения.

Тем лучше, сказал я себе, тем лучше. И, глубоко вздохнув, встал между адской машинкой и мальчиком.

Хорошо бы ручной гранатомет, мелькнула мысль. Или хотя бы элементарную противотанковую гранату, уж я показал бы ему кузькину мать… Но ничего у меня не было, кроме собственных рук и ног. И тогда, шагнув вперед, я с силой ударил этот фантастический танк носком туфли под башню (нога отнялась вконец), и он перевернулся-таки, показав мне свое грязное плоское днище и вращающиеся ленты гусениц. И, осознавая, что промедление смерти подобно, я прыгнул вперед, упал на перевернутый танк и вцепился в него обеими руками.

Похоже, он не стал еще полностью металлическим — во всяком случае, мне удалось согнуть ствол пушки. Зато он сразу же ободрал мне руки до крови траками гусениц… но в то же время оставался достаточно мягким и податливым, словно был сделан из вязкого пластилина. Я понял, что пока он не вырос в натуральную величину и не затвердел окончательно, с ним надо было что-то делать. И я принялся изо всех сил мять, как глину, башню и корпус, пушку и гусеницы, словно бы пытаясь переделать боевую машину во что-то другое, безобидное, даже полезное, не в очередной механизм для человекоубийства, а во что-то принципиально иное, противоположное по сути…

…и я продолжал мять, давить, месить руками и коленями, а танк, бешено вертелся подо мной, не переставая разбухать…

…и вот настала минута, когда я понял, что он наконец-то сдох, танк, и там, во сне, мозг мой с облегчением отключился, как во время обморока, а руки продолжали что-то лепить из побежденного монстра, уж и сам не знаю, что именно, но я мог с уверенностью сказать лишь одно — это не был другой танк…

…а потом я вдруг пришел в себя (там же, там же, во сне) и обнаружил, что сижу посреди улицы, на холодных каменных плитах, весь растерзанный и окровавленный, и все тело ноет, как избитое палками, и никакого танка больше нет, и ни единой души вокруг по-прежнему нет, если не считать стоящего рядом со мной дрожащего Османчика. Я неловко обнял его рукой за бедра и притянул к себе. Ребенок положил ладонь мне на голову. Прикосновение было приятным. По-прежнему моросил дождь. Я посмотрел вдоль улицы. Где-то в перспективе, у закусочной «Макдональдс», Торговая обрывалась, и дальше, к западу, переходила в бескрайнюю красноватую пустыню; небо на западе было темно-фиолетовым, а в нем висело солнце, непривычно маленькое и колючее. Оттуда, из пустыни, тянуло ледяным холодом.

И еще я увидел, как по красному песку движется, постепенно удаляясь от нас, странная шестиколесная тележка с чем-то вроде полураскрытых стрекозиных крыльев сзади и маленькой плоской головой на длинной тонкой шее-штанге. Я почти сразу же понял, что это за штука, а поняв, вздохнул с огромным облегчением. Так вот во что мне удалось превратить проклятый танк! Что ж, не самый плохой вариант…

«Что это?» — шепотом спросил Османчик. Он все еще дрожал.

«Это марсоход, — ответил я тоже шепотом. — Робот такой, для разведки Марса. А это — Марс».

Я прокашлялся и заговорил громче.

«Это Марс, — повторил я. — Иная планета, иной мир. Когда-нибудь ты, может быть, полетишь туда. И другие люди тоже. Вы заселите эту планету, построите города, посадите сады… Это будет другая жизнь, совсем новая. Только я прошу тебя, Осман, — в этой новой жизни… не позволяйте кому бы то ни было делать абажуры из человеческой кожи…»

«Что?» — испуганно переспросил Осман. Он не понял. Я вместо ответа крепче прижал его к себе. И подумал, что когда проснусь и встречу этого мальчишку там, наяву… Он ведь ничего не будет знать об этом страшном сновидении (естественно, он же не обязан знать чужие сны!), и о растущем танке «Тигр», и о моем сумасшедшем поединке с этим дьявольским танком… И я должен буду объяснить ему, что такое фашизм, и рассказать о Великой Отечественной войне, и о Великой Победе… Многое придется ему рассказать, причем немало такого, о чем нормальному человеку лучше и не ведать. Но все-таки придется. Чтобы ни Османа, ни других детей планеты не застала врасплох эта гнусная штука, название которой — фашизм.

Привет! Как дела?.

..Привет. Нормально. У тебя?..

Да так. Тружусь.:-).

..А я вчера в кино была..

Разговоры ни о чем.

И все-таки что-то было в этом электронном общении — скорее всего, осознание того, что собеседник тебя не видит, а значит, не замечает твоих эмоций. Шрифт не передаст резкого покраснения щек, строчки не будут дрожать, как руки, набирающие важный для тебя вопрос… И не надо будет отводить взгляд, если тебе придется солгать, и не дрогнет голос, передавая все твои эмоции…

В чаты уже давно никто не ходил — только кретины, желающие кого-нибудь обматерить, да новички в Интернете, не умеющие пользоваться «аськой», а потому уверенные, что это им не нужно.

Он редко отвечал на приветствия от незнакомых людей — обычно сразу же ставил запрет на новый номер, чтобы больше его не доставали. И лишь изредка, когда в сети не было никого из знакомых, он завязывал разговор с новым человеком и… после нескольких фраз убеждался, что лучше бы он этого не делал.

Он и сам не знал, для чего было нужно такое общение. В реальной жизни у него было достаточно друзей и подруг, чтобы не быть одиноким, он не считал себя каким-то закомплексованным, чтобы общаться «вживую», и все же…

В «аське» было лучше. Он не знал, почему.

Просто лучше.

Звуковой сигнал он отключил — шеф не любил, когда на работе сотрудники «херней страдают». Смотрел, когда загорится внизу светлая полоска, быстро печатал ответ и переключался в рабочую программу. За время он не переживал — фирма оплачивала выделенную линию с довольно хорошим трафиком.

Хай, Bios!.

Он улыбнулся. «Inter», или Костя, знал его реальное имя, но в приветствии обязательно указывал его ник.