Север Гансовский - День гнева (сборник)

– Какой еще Роланд?

– Гильемо Роланд, перуанский философ.

– Ты и до философии дошел? – Лех вдруг почувствовал озлобление против Кисча. Сидит тут, устроился, инфляция ему хоть бы что. – Черт знает какой умный стал! А я примерно тем же олухом и живу, что в школе был. Даже не понять, с чего ты стал таким гениальным. Питание, что ли, особое?

– Питание тут ни при чем.

– А что «при чем»? Ты кончал свой физический, в самом конце плелся. И потом в той первой фирме тебя едва терпели.

Хозяин встал, прошелся по комнате, отражаясь во всех зеркалах. На миг появилась и тут же исчезла вторая голова.

– Понимаешь, если правду, я, собственно, и не совсем я. Не тот Сетера Кисч, с которым ты в школе сидел.

– А кто?

– Пмоис.

– Пмоис?! – Лех откинулся назад и едва не упал, потому что у круглого табурета, на котором он сидел, не было спинки. – Ловко! Пересадка мозга, да?

– Ага. Не могу сообразить, встречался ты когда-нибудь с ним, то есть со мной, с Пмоисом… Кажется, встречался. По-моему, у этой Лин Лякомб, в ее доме. Я, будучи еще Пмоисом, демонстрировал у них материализацию Бетховена. Работал в концерне «Доступное искусство».

– Помню, – сказал Лех. – Какие молодые мы были тогда! Во все верили. Я, во всяком случае, верил. Кажется, тысяча лет с той поры минула. – Он вздохнул. – Мы вместе с Чисоном приходили на материализацию. Пмоис был, по-моему, такой плечистый мужчина, выдержанный. Значит, с ним я сейчас и толкую? Но в теле Кисча.

– Примерно… Видишь ли, Сетера Кисч с грехом пополам окончил физический. То есть четыре курса хорошо, даже блестяще, а на последних скис. Стал ученым, но средним, без полета. Тянул лямку, но в фирме никто не был от него в восторге, и у самого неудовлетворенность. Родители, конечно, виноваты. Помнишь, какая в те годы мода: нет звания бакалавра, значит неудачник. Но у Кисча-то хватило честности перед собой признать, что не туда попал. А тут мы случайно сошлись. Меня тогда кинуло в портновское дело, работал в одном ателье закройщиком. И как раз является Сетера Кисч, магистр, заказывать себе костюм. Снимаю мерку, он тоже участвует, советует. Да так ловко у него получается – прирожденный портной. Чувствую, человек оживает, когда у него в руках ножницы или булавка. Что ему просто тоскливо возвращаться в свою исследовательскую лабораторию. А я, с другой стороны, электроникой очень интересовался. Книги читал, схемы собирал. Однако образование только среднее, незаконченное…

– Ну-ну, – сказал Лех, – дальше.

– Так или иначе, стали мы с ним раздумывать. Ему переходить из физиков-теоретиков в закройщики вроде бы позорно. Что родственники скажут, друзья? Да и в среде портных тоже будет выглядеть белой вороной. В то же время меня в научно-исследовательский институт никто без диплома не возьмет, будь я даже Фарадей по способностям. В конечном счете решили махнуться мозгами. Он мне о себе все порассказал, я ему свою жизнь обрисовал. И на операционный стол. В электронике у меня отлично пошло: патентов десятки, доктора скоро присвоили. Потом только вот эта история со второй головой. А Сетера Кисч в облике Пмоиса, в бывшем моем, выдвинулся как портной. Премии на Парижском конкурсе, в Сиднее золотая медаль. Собственное дело.

Лех кивнул:

– Ну как же! На мне вот брюки-пмойки.

Он тоже встал и в волнении прошелся по комнате.

– Слушай, раз уж на честность, я тоже не Лех.

– Серьезно? А кто?

– Скрунт. Муж Лин Лякомб… Но тут другая история. Вопрос чувства, понимаешь. Лех, то есть я… то есть нет, правильно, он… Одним словом, Лех был жутко влюблен в Лякомб, в мою Лин Лякомб. А меня, то есть Скрунта, она чуть до инфаркта не довела. Помнишь, какая была взбалмошная? Все хотела меня усовершенствовать, просто измордовала. То давай за стрелковый спорт принимайся, то рисовать, то изучай химию. И хотя я сначала был очень увлечен, позже замучился и понял, что скоро откидывать копыта. Но при этом знал, что для нее-то развод был бы страшным ударом. А тут подворачивается Лех, который глаз с нее не сводит. Однажды мы с ним уединились, слово за слово. Он и не раздумывал, весь сразу запылал, как только понял. Разговаривали в оранжерее, он как схватится за пальму-бамбасу, с корнем выворотил. Но была небольшая сложность: у Леха-то за душой ничего. Договорились, что, как только он станет Скрунтом, мною, сразу переведет на бывшего себя восемьдесят процентов состояния.

– И что же? – спросил хозяин, который слушал с чрезвычайным вниманием. – Он тебя обманул и поэтому ты теперь так скромно живешь?

– Ничего похожего. Лех порядочный человек. Просто когда я из Скрунта стал Лехом, даже с теми деньгами у меня ничего не вышло. Успех-то ведь не столько в капитале, сколько в связях.

– Инте-рес-но. – Тот, который прежде называл себя Сетерой Кисчем, прогулялся по широкому ковру среди комнаты. Потом стал, глядя в глаза приезжему. – Скажи, а ты в самом деле Скрунт? Все без обмана рассказываешь, до конца?

– А что? – Гость покраснел.

– То, что, когда Пмоис менялся с Сетерой Кисчем, он сам был уже поменянный. Обменявшийся со Скрунтом… Твоего Леха врачи наверняка предупреждали, что у Скрунта это уж не первая операция.

– Да, верно. – Приезжий опустился на табурет. – Но вот узнать бы, где в это время был первоначальный Скрунт. Мы бы во всем разобрались.

– В бывшем Пмоисе. Если не дальше!

– Проклятье! – Гость взялся за голову. – Ото всего этого тронуться можно. Уже вообще ничего не понимаю. Тогда кто же я, в конце концов?

– Кто его знает.

– А ты?

– Сейчас выясним. Тут все зависит от времени. Если Пмоис в действительности…

– Подожди! – Тот, который называл себя Лехом, уставился в потолок. – Надо идти не отсюда. По-настоящему, изначально я был Сетерой Кисчем, если уж совсем искренне. Это мое первобытное положение. Так что ты про меня рассказывал: швейная мастерская, иголки-нитки. Потом мое сознание переехало в тело Пмоиса…

– Ты эти тела пока не путай – кто в чьем теле. А то мы вообще не разберемся. Говори о мозгах.

– Ну вот я и говорю. Значит, я, Сетера Кисч, сделался Скрунтом, который, будучи уже поменянным, переехал в тебя… Нет, не так.

– Я тебе сказал – двигайся по мозговой линии, не по тельной. Тельная нас только собьет. Даже вообще не надо никуда двигаться. Мозг-то в тебе Сетеры Кисча, да? Ты ведь Кисчем начинал жить?

– Еще бы! – Тот, который приехал в качестве Леха, пожал плечами. – В этом я никогда не сомневался.

– Превосходно. Так вот…

– Если уж всю правду, это тоже была цель моей поездки – узнать, за кем мое бывшее тело. А то пишет письма Сетера Кисч, мы с женой читаем и думаем: кто же он?

– Так вот, – повторил хозяин, – в твоем бывшем теле Лех.

– Ловко! Выходит, что ты – это я? В смысле тела.