Сергей Казменко - Сборник рассказов и повестей

— Те, кто узнал, кто они такие, уже никогда не расскажут. Потому что от длака нельзя спастись. Внезапно звезды впереди начинают подергиваться туманом. Сначала светлым, почти белым, но постепенно он темнеет, и через какое-то время звездолет окружает сплошная тьма — и ничего больше. Те, кто в нем летел, еще живы, еще на что-то надеются, еще пытаются спастись — даже те из них, кто знает, что спасения нет, даже Лоцманы. Они пытаются как-то прорвать эту завесу тьмы — напрасно. Они пытаются разрушить ее своим оружием, но против длака бессильно любое оружие. Никто еще не сумел спастись, попав в его сети. Не спрашивай меня, Человек, откуда я знаю все это — я не смогу тебе объяснить. Мы живем в Галактике долго, очень долго, и многие наши знания пришли к нам неведомыми уже путями. Я знаю точно лишь одно — за всякое знание когда-то пришлось заплатить слишком дорогой ценой, и нельзя пренебрегать этим знанием. Знание — единственное, что ограждает нас от опасности. А мы всегда живем под прицелом опасности, Капитан. Но бьет она только наверняка.

Незаметно подошел Штурман и молча сел на свое место.

— Что с третьим реактором? — спросил Капитан?

— Все в порядке с третьим реактором. Нормально все с третьим реактором. И вчера все было нормально, и позавчера. И месяц назад. И даже когда мы вылетали — с третьим реактором все было в полном порядке. Это такой исправный реактор, что я удивляюсь, глядя на него. Его бы в музей поставить да изучать непрерывно — и как это только удалось сделать такой вот абсолютно нормальный реактор? Мы все умрем, даже праха нашего не останется, звездолет развалится на части и пойдет в переплавку, а третий реактор останется, и его ежедневно и ежечасно будет проверять какой-нибудь очередной бедолага вроде меня, пытаясь выяснить, что же такое в нем неисправно. Тьфу!

Он отвернулся к своему малому экрану и собрался возобновить разговор с Анализатором, но в этот момент под куполом замигали красные огни, и раздался предупреждающий голос:

— Внимание! Всем занять места по аварийному расписанию! Возможно приближение пакета ударных волн повышенной мощности.

Лоцман встал.

— Я спущусь к реакторам, Капитан.

Капитан молча кивнул в ответ.

Штурман стоял посреди рубки, держа в руках искореженный обломок металла величиной с ладонь. Лицо его было бледно, бледно даже в красном свете горящих на пульте табло, а в глазах стояли слезы. Капитан развернул кресло и молча смотрел на него. Наконец, он произнес:

— Возьми себя в руки, сядь на место.

Штурман подошел к своему креслу, сел, сгорбился, закрыл лицо руками. Кусок металла упал ему под ноги. Капитан потянулся, поднял его с пола, повертел в руках.

— Откуда он знал, откуда он мог знать?! — сказал Штурман, поднимая лицо.

— Видимо, чувствовал. — Капитан положил обломок на край пульта, вернулся на свое место.

— Этого никто не мог бы почувствовать. Понимаешь — никто! — взорвался вдруг Штурман. — Я проверял этот чертов реактор раз за разом и ничего не обнаруживал. Я сейчас еще раз проверил контрольную аппаратуру — она исправна. А он продолжал и продолжал посылать меня туда… — Штурман снова закрыл лицо руками.

— Успокойся. Ты не хуже меня знаешь — этот дефект никто не смог бы обнаружить.

Капитан говорил правду. Дефект в оболочке третьего реактора аппаратурой не регистрировался. Он, собственно говоря, и не был дефектом — моделирование аварии подтвердило это. Просто так уж сложились обстоятельства — пакет ударных волн большой интенсивности — и как раз такой частоты, чтобы вызвать резонанс именно при заданном режиме работы. Штурману не удалось бы ничего обнаружить — а Лоцман, тем не менее, что-то предчувствовал. И сумел за несколько мгновений до катастрофы сбросить мощность. Он спас звездолет, а сам… Да, жить не одним только настоящим моментом — это, наверное, очень трудно.

Прошло уже три дня, как было отвергнуто найденное Анализатором решение. За эти три дня они практически не сдвинулись с места — сперва ликвидировали последствия аварии, затем разбирались в причинах. Но задерживаться больше они уже не могли, пора было снова включать двигатели смещения.

Капитан взглянул на Штурмана. Тот работал, уже работал — что-то запрашивал у Анализатора, поверял какие-то данные, следил за картиной на своем малом экране. Это хорошо, что он работает. Надо дать ему побольше работы. Столько, чтобы валился с ног от усталости, чтобы не оставалось у него сил думать о своей вине — вине, которой не было.

Капитан оглянулся назад. В углу, на своем обычном месте стоял Начальник Строителей. Выглядел он плохо, очень плохо. Рационы Строителей пришлось сократить, и среди них начался голод. Руки Начальника Строителей бессильно болтались вдоль ставшего вдруг мешковатым тела, кожа, прежде бывшая светло-голубой, теперь кое-где позеленела, а местами стала совсем желтой. Голод быстро расправлялся со Строителями. За трое суток, прошедших с момента аварии, их умерло уже шестнадцать, и это было только началом. Потому что десять из них умерло сегодня.

— Капитан, — услышал он шепот над самым ухом и оглянулся. Штурман неслышно подошел сзади, встал совсем рядом. — Капитан, мы не можем идти прежним курсом. Теперь, без третьего реактора это займет тридцать пять суток. Они же все умрут, Капитан.

— Не все. Около восьми с половиной тысяч. — Капитан сам ужаснулся сказанному.

Штурман отвернулся.

— Что ты можешь предложить?

— Еще не поздно, Капитан, — Штурман снова наклонился к самому его уху. — Еще не поздно рискнуть, пойти тем курсом, который я предлагал. Тогда их умрет не более полутора тысяч. Мы должны, мы обязаны рискнуть, Капитан!

— Надо спросить, что он думает, — Капитан кивнул в сторону Начальника Строителей.

— Нет! Он всегда думает то же, что и Лоцман. Теперь — тем более.

Капитан молчал.

— Но другого выхода нет! — Штурман стоял перед ним, и глаза его лихорадочно блестели, и шепот его был прерывистым, как будто ему не хватало дыхания, как будто каждое сказанное слово причиняло ему боль. Лицо его казалось сейчас старым и измученным, и такое страдание было на этом лице, что Капитан не выдержал и отвернулся. Он стал смотреть мимо Штурмана на главный экран, на огни на пульте, на пустое место Лоцмана рядом с собой.

Штурман заметил это, выпрямился. Взгляд его погас. Твердость его исчезла, фигура обмякла, он покачнулся, сделал шаг в сторону, затем неуверенной походкой, как слепой, подошел к своему креслу и повалился в него. Капитан с удивлением увидел, что плечи Штурмана трясутся, и не сразу до него дошло, что это рыдания, совершенно беззвучные рыдания сотрясают тело Штурмана. Он хотел подняться, подойти, но странная апатия охватила его, и ничего не хотелось делать, и сама мысль о необходимости пошевелиться, даже просто двинуть рукой, казалась чудовищной и невозможной. И казалось, что лучше вот так и сидеть, ничего не делая и не пытаясь делать, чем бороться и искать выход, потому что никакого выхода он не видел. Он снова взглянул на Штурмана — тот поднял голову, и глаза его теперь были сухими.