Валентина Журавлева - В мире фантастики и приключений. Выпуск 3

На слове «плоскость» он сделал ударение и выжидательно запыхтел в наушники. После встречи с гигантскими чудовищами у него поднялось настроение. Разговаривая, мы слишком приблизились к поверхности воды и, почувствовав болтанку, вновь опустились на глубину, где влияние волн ощущалось не так сильно.

— А что вы хотели бы от меня услышать?

— Ваше мнение об этих животных. Подумайте, ведь только двое из всех живущих в мире людей видели это чудо природы. Что же вы будете рассказывать остальным?

— Только то, что видел.

— Вот именно! Я и хотел бы услышать, что же вы видели?

В подобных вопросах биолога всегда скрывались подводные камни, и, несмотря на то что эти разговоры в большинстве своем велись в полусерьезном тоне, мне не очень хотелось предлагать для их основы зыбкую почву собственных умозаключений. Мои наблюдения, увы, чаще всего носили фотографический характер, схватывая явление как таковое, без проникновения во внутреннюю сущность и поэтому либо вообще не могли дать никаких выводов, либо выводы делались ошибочные. Общаясь с биологом, разговаривая с ним, я стал понимать, что на мир нельзя смотреть созерцательно, что воспринимать его нужно, используя — все богатство знаний и научного опыта. Тогда только и обнаружится его скрытая динамичность, проявится прошлое и будущее, и в поле зрения попадут те краски, без которых картина выглядит блекло и безжизненно.

Написав эти строки, я вспомнил один из первых наших разговоров с Дасаром, который произошел еще в период плавания по океану. Незадолго перед этим была взята проба воды и Дасар поместил каплю ее под микроскоп. Затем, подперев голову обеими руками, чтобы справиться с тяжестью Арбинады, прильнул к окуляру. Некоторое время он наблюдал, потом что-то измерял, что-то фотографировал. Наконец оторвался от прибора и огляделся по сторонам. Ему, наверное, хотелось поделиться своими наблюдениями, но никого, кроме меня, в этот момент рядом не оказалось.

— А, Антор, идите-ка сюда, — позвал он.

Я оторвался от своего дела (не помню уже, чем я тогда занимался) и нехотя перебрался к нему.

— Загляните сюда!

Я взглянул. Ничего особенного. Сходные картины я видел под микроскопом и на Церексе. Единственное отличие, которое бросилось в глаза, — присутствие огромного числа сравнительно крупных существ — белых шариков, утыканных щеткой тончайших игл.

— Ну что?

Я сделал неопределенный жест.

— Как!? Вы не заметили?

— Заметил, плавают.

— Что плавает?

— Микроорганизмы.

— Микроорганизмы! — воскликнул биолог. — Горы плавают, а не микроорганизмы. Эти мельчайшие существа — их миллионы, миллиарды! — эти маленькие шарики, назовем их альосами, размножаются, гибнут, опускаются на дно и из своих крохотных известковых скелетов отлагают пласты, целые геологические формации! И кто знает, быть может, впоследствии люди назовут весь этот период существования Арбинады осадочным. Вот какая мощь кроется в этих микроорганизмах!

Что я мог ответить? Я даже не обратил внимания на то, в каком смысле употребил тогда биолог слово «люди», восприняв его обычным образом, будто речь идет о нас — церексинцах. Естественно, что, попав в неловкое положение в разговоре о мельчайших представителях фауны Арбинады, я опасался высказывать своя суждения о самых крупных ее обитателях. Но от биолога не так просто было отделаться.

— Так все же, что вы скажете, пилот? — повторил свой вопрос Дасар, подплывая ко мне поближе. — Жизнеспособны, по вашему мнению, эти исполины?

Ответ казался очевидным.

— Да, — наконец, ответил я, — что же может противостоять этим чудовищам?

— Вот именно, что?

— По-моему, ничего.

— Ничего! А сами они не могут стать своим собственным отрицанием? В первую очередь их желудок?

— Желудок? При чем тут желудок?

— Не догадываетесь? Очень просто! Размеры животных колоссальны. Такое количество мяса не легко содержать. Чтобы поддерживать жизнедеятельность, нашим чудовищам приходится жевать, жевать и жевать. Жевать целыми днями, без устали, без перерывов, не занимаясь ничем другим. Их громадное тело — гигантская фабрика по переработке растительной пищи! А что же произойдет, если травы, водорослей — одним словом, всего того, чем они набивают свои желудки, вдруг не окажется или будет мало?

— Переберутся на новое место, — упрямо ответил я, уже чувствуя шаткость своих позиций.

— Вы думаете, им легко перебраться? Попробуйте этакую неуклюжую тушу перетащить за сотни километров.

— В воде это не так страшно.

— Водоемы бывают замкнутые, но дело даже не в этом. Я говорю не об общем изменении климата, а о случайных, пусть и не очень больших засухах, которые гибельны для таких исполинов. Поэтому даже здесь, на Арбинаде, где растительная пища в изобилии, эти животные встречаются, как мы, убедились, довольно редко, — надо думать, по той првдине, что они подвержены всяким случайностям. Нам просто повезло, что мы натолкнулись на эту забавную игру природы. Вот кто действительно жизнеспособен и устойчив! — биолог указал на плавающую неподалеку рыбу, но в этот момент, словно желая опровергнуть его слова, с поверхности нырнула громадная птица, стремительно настигла «устойчивое образование» и, ловко подхватив рыбу своим усаженным многочисленными зубами клювом, вытащила ее из воды.

Я посмотрел на смущенное лицо Дасара и рассмеялся. Он, неопределенно хмыкнув, прекратил свои объяснения. Мы помчались к «Эльпрису» со всей скоростью, на какую были способны наши аппараты.

В моей памяти хранится галерея человеческих лиц. Стоит только закрыть глаза и немного сосредоточиться, как в глубине сознания возникает вначале смутный, а потом все более четкий образ того, кого я вновь по своему желанию возродил из прошлого.

Когда я пишу «Конд», передо мной возникает его крупное лицо, немного грубоватое, словно природе недосуг было заниматься окончательной отделкой. Особенно помнятся его глаза, посаженные столь глубоко, что, кажется, они могут смотреть только вперед, и улыбка, такая неподдельная и широкая, которой хватило бы на двадцать улыбок менее добродушных людей. Вот и сейчас я словно вижу, как он смотрит на меня и, заметив на лице моем печаль, говорит обычным своим низким голосом: «Что, дружище? Загрустил? Ерунда все это!»

А теперь он хмурится, словно понимая, что это не он сам, а лишь его бесплотное изображение, возникшее в моем сознании. Увы, Конда уже нет! Нет того, чьи сильные руки столько раз приходили мне на помощь, того, чье доброе сердце открывалось каждому, кто хотел видеть в нем товарища. Его не стало тогда, когда все уже, казалось, предвещало благополучный исход экспедиции. Члены экипажа были здоровы, корабль в исправности, необходимые материалы собраны, и даже Кор считал, что экспедиция выполнила свою задачу.