Сергей Аверин - Мечтатель [СИ]

Но я добрался. С трудом встал на ноги, оттолкнулся, почувствовав, как предательски выскальзывает из-под ступней прозрачная балка, и начал падать. Пальцы уцепились за перила балкона, экзоскелет зафиксировал положение и не дал мне полететь к земле.

— Спасибо, — поблагодарил я воздух, и, извернувшись, как змея в руках змеелова, забрался на балкон.

«Берегись!» — ударил по мозгам вопль Игнессы.

Я внимательнее пригляделся к материалу под ногами и рванул к дверному проему.

— Кххрсть! — сказал напоследок балкон и рухнул. Я нервно вцепился в косяк и тупо смотрел туда, где только-то была бетонная площадка, а сейчас лениво оседала радиоактивная пыль.

«Не дышать!» — отметил я, и начал искать лестницу, ведущую на крышу.

Отыскалась она достаточно скоро, и никаких опасений не внушала. Я присел на краешек ступеньки и дал себе полминуты на отдых.

Секунды тянулись медленно и нудно, чем я, собственно говоря, наслаждался. Хорошо. Есть время прикрыть глаза, повспоминать…

Вот когда были построены дома, по которым я с таким удовольствием гуляю? Двадцать четвертый, двадцать пятый века. После сорок третьего года, когда полетела энергетическая система планеты, жить стало несколько проблематично. Каждый реактор, уничтожившись, испарял миллионы тонн морской воды, и выплескивал в пространство жесткое рентгеновское излучение. Силовыми полями удалось задержать туман, который по началу вел себя несколько неадекватно и пассивно. Но вот об ионах, летающих где угодно и прошибающих что угодно, такого сказать было нельзя. Фон городов поднялся сначала на пятнадцать, потом еще на двадцать миллирентген.

Большая часть радиации осела, придавилась туманом, скопившемся в верхних слоях стратосферы, начала впитываться в землю. Когда силовыми куполами затянули всю поверхность, оказалось, что жить можно только там, где повыше, и где еще нет тумана. Тогда и построили белые башни. Сооружения, вырастающие прямо из глубинных слоев магмы. Их шпили устремляются далеко в небесные просторы, они обеспечивают людей всем необходимым.

Для их постройки, даже при нашем уровне техники, понадобилось два года. Как тогда жилось, лучше не спрашивать. Вот уж воистину, времена отчаяния! Но, надо отдать им должное — инженерные проекты и научные разработки выплескивались одна за другой. За каких-то двадцать лет непрерывного стресса люди узнали о природе больше, чем за совокупность прожитых тысячелетий, вместе взятых.

Когда шпили башен устремились в небеса, и энергетический купол стал поддерживаться исключительно их силами, когда в фундаменте башен легли все оставшиеся запасы воды, для непрерывного получения необходимой энергии, кислорода и всего остального, можно было заняться проблемами менее насущными. Жильем, например.

После катастрофы оказалась уничтожена почти вся биосфера, от лесов остались жаркие головешки, животные выжили только те, что были у кого-то на руках. Некоторые парки и заповедники тоже умудрились сохранить питомцев, но они находились в экстремальных условиях, впрочем, как и вся планета.

Прочность белых башен была огромной. Находились они достаточно близко друг другу. Тогда и началась эра глобального строительства. Воздвигали загоны и лесопарковые зоны, куда садили растения, чьи генотипы сохранились или были восстановлены. Туда заселяли животных, чтобы они чувствовали себя как дома.

Параллельно, связывая башню с башней сеткой опорных балок, создавая своеобразную паутину, строили фундамент будущей жизни. На этом фундаменте постепенно возвели стройные здания, веревки монорельсов, обширные площади. Люди выходили из убежищ, подчистую выносили все из своих старых квартир и переселялись в новые, которые, надо сказать, всем раздавали совершенно бесплатно, исходя из заслуг человека по восстановлению мира после катастрофы.

Тогда же была произведена разлиновка планеты на сектора. Сектор — это условная территория, которую способна обслужить одна башня. Когда энергетическая защита сменилась на аннигиляционную, то сектора вовсе стали явными.

А пока заселялись квартиры, строились новые помещения.

Четыре смежных сектора отвели под парковую зону. Ее взяли из центра Сибири, района, максимально удаленного от океанов. Там сохранился исконный земной лес, который аккуратно вырезали вместе с основанием, на котором он стоял, и подняли вверх. Постепенно в лес загнали животных, создали парочку зон с другим климатом, в общем, жизнь шла.

Через три сотни лет город был окончательно застроен и заселен. Связь с нижними уровнями, которые все время углублялись, постепенно терялась. Там осталась техника да спецмашины, понемногу и безболезненно опускающие здания ниже и ниже. Благодаря этому город может расти вверх, радиация спокойно оседает, а вынутые вещества идут на нужды города.

Помню, какое впечатление на меня впервые произвел наш «парк». Мы вместе с классом приехали туда на экскурсию. Еще издалека, сквозь прозрачно-матовый купол (да, рассказывать бы ученым двадцатого века, что процессом аннигиляции можно управлять и даже можно сделать так, чтобы лишняя энергия полностью потреблялась белыми башнями, а не разбазаривалась в форме света и тепла, так они бы ни за что не поверили!) мы увидели сплошной зеленый массив.

Сначала был восторг. Мы шли выше четырех низких, прижатых к земле защитных куполов леса. Я прижался к окну и с наслаждением смотрел, как носятся там, внизу, животные. А когда мы спустились, вышли, и началась своеобразная экскурсия, восторгу не было предела. Деревья, трава, земля, чистый, настоящий кислород пьянили.

Какое-то время я часто после школы наведывался в парк и гулял по тенистым тропинкам, среди высоченных сосен и кедров. Но потом как-то мне сказали, что настоящие животные очень трудно приспосабливались к изменившимся условиям, им пришлось подправить гены, кое-что изменить, улучшить… Я почувствовал предательство.

Там, под четырьмя низкими куполами не настоящая природа. Она искусственная. Она создана вручную, по образу и подобию прежней, настоящей, но она не такая, как та. Она иная.

Меня предали.

Я больше не появлялся в заповеднике, а если приходилось проезжать мимо, то старался не смотреть в ту сторону, где некогда высился последний остров уцелевшей жизни, а потом он был приручен, акклиматизирован, изменен.

«Пожалуй, пора». — Решил я, поднялся и поплелся на крышу.

«Будь любезен, Карлан, посмотри!» — Игнесса возникла ниоткуда, накладывая свое изображение на то, что я видел. Теперь рядом со мной стояла величественная эльфийская королева, доступная лишь моему взору. Правда, для меня она будет и плоть иметь. Если я к ней прикоснусь, мои пальцы не пронзят ее, как ушедших в прошлое за несостоятельностью голографические картинки. Нет. Они ощутят тепло живого тела. Эффект полного погружения, доступный лишь хронистам.