Феликс Пальма - Карта хаоса

Восемь месяцев ушло у него на создание волшебной вакцины. Восемь месяцев они с Джейн и вся остальная команда работали день и ночь, практически поселившись в сверхсовременной лаборатории, которую смогли оборудовать на деньги, полученные от Комиссии по бюджету. Когда они наконец поверили, что им удалось синтезировать вирус, Уэллс попросил Джейн привести Ньютона – щенка бордер-колли, приобретенного три месяца назад. Биолог решил, что именно собака будет удостоена чести возглавить исход человечества, а не лягушка, не морская свинка и не обезьяна, потому что, хотя обезьяна и считалась умнее, все знали: собаки наделены куда более развитым инстинктом, чем любой другой вид, и он позволяет им вернуться в то место, которое они считают своим домом, преодолевая немалые расстояния. Иначе говоря, если Ньютону удастся совершить прыжок, останется крохотная надежда, что он прыгнет и в обратном направлении, словно возвращаясь назад по своим же следам. Тогда они смогут изучить результаты воздействия как вируса, так и собственно прыжка на организм собаки. Правда, надежда Джорджа на пресловутую собачью верность показалась Джейн недостаточно научной. Однако, когда она увидела в витрине магазина непоседливого щеночка с веселыми глазками и очаровательным белым пятном-сердечком на лбу, все ее сомнения как ветром сдуло. Таким образом маленький Ньютон и попал в дом Уэллсов, чтобы согласно плану хозяев через несколько месяцев раствориться в воздухе, а до той поры ничто не мешало ему играть роль всеобщего любимца.

Когда Джейн привела щенка, Уэллс поместил его на лабораторный стол и без лишних церемоний ввел ему в холку шприц с вакциной. Потом они заперли Ньютона в специально приготовленной для этой цели маленькой комнате со стеклянным окном, и команда биолога составила график дежурств, чтобы по очереди вести наблюдение. Как предполагалось – если только в расчеты не вкралась ошибка, – вирус, попав в кровеносную систему, достигнет мозга, проникнет в мозговые клетки и доставит в них новые агенты, которые обострят их чувствительность до такой степени, что, если объяснить это попроще, можно будет увидеть нить Ариадны, которая соединяет мозг с его частью, затерянной по другую сторону вселенной.

Они дежурили, сидя перед стеклом по шесть часов каждый, хотя Джейн с большим удовольствием проводила отведенное ей время внутри, играя со щенком. Уэллс предупредил жену, что ей не стоит слишком привязываться к Ньютону, ведь рано или поздно он исчезнет, и она обнаружит, что гладит не собаку, а коврик на полу. Но дни шли за днями, а предсказание Уэллса все не исполнялось. Наконец истек срок, назначенный для прыжка, и естественным образом возникла мысль об ошибке. Настал день, когда Уэллс понял, что продолжать сидеть перед окошком и ждать исчезновения собаки было бы проявлением либо тупого упрямства, либо слепой веры, и объявил: опыт не удался и сотрудники лаборатории могут возвращаться к нормальной жизни.

За следующие недели они проверили шаг за шагом все этапы изготовления вакцины, в то время как Ньютон, выпущенный из заточения, вертелся у них под ногами, с очевидностью доказывая, что здоровье его ни в малой степени не пострадало, но даже не пытался совершить чудо, которое бы потрясло общество. На бумаге все выглядело безупречно. Проклятый вирус должен был сработать. Так в чем же дело? Они попробовали модифицировать штамм, но ни один из полученных вариантов не внушал такого доверия, как первый. Все свидетельствовало: они синтезировали правильный вирус, единственно возможный для подобных целей. Уэллс отчаянно искал ошибку, не желая смириться с поражением, а вот его коллеги, включая Джейн, начали подумывать, что сама теория, на которой основывался эксперимент, была некорректной. Однако Уэллс выходил из себя при малейшем намеке на это. Он не мог позволить себе проиграть, не мог позволить себе отступить назад, поэтому без устали продолжал поиски, становясь все более нервным и вспыльчивым, из-за чего многие сотрудники лаборатории покинули его. Джейн молча работала, поглядывая на мужа, теперь одинокого и неистового, и спрашивала себя, сколько еще времени ему понадобится, чтобы признать, что он напрасно растратил деньги Церкви, так как допустил теоретическую ошибку.

Однажды утром Уэллсы получили от Чарльза Доджсона приглашение на чай. За последние месяцы они обменялись несколькими письмами, в которых старый профессор любезно интересовался их успехами, но Уэллс на его вопросы отвечал уклончиво. Он решил ничего не говорить Чарльзу, пока не синтезирует вирус, не введет его Ньютону и не удостоверится, что вирус действует. Тогда он напишет учителю либо позвонит по перчатке-коммуникатору и пригласит в гости, удостоив чести быть первым ученым, не из числа сотрудников лаборатории, которому сообщит, что добился своего. Но Ньютон вопреки ожиданиям не исчез, поэтому Чарльзу Уэллс так и не позвонил. И вот пришло приглашение от него самого. Джордж сперва решил отказаться под пристойным предлогом, поскольку пребывал в ужасном настроении и меньше всего ему хотелось сейчас признаваться учителю в своей неудаче; но Джейн сказала, что, возможно, старый друг посоветует им что-нибудь дельное. Кроме того, Чарльз по-прежнему жил в колледже Крайст-Черч, где когда-то учился Уэллс. А вдруг воспоминания, связанные с этими благородными стенами, вдохнут в него новые силы, не говоря уж о том, что супруги смогут прогуляться по чудесным окрестностям – всегда ведь полезно подышать свежим воздухом. Короче, Уэллс принял приглашение – скорее, чтобы не спорить с женой, чем по собственному желанию. Он не стал возражать, и когда она предложила взять с собой собаку, так как Ньютон, оставаясь один взаперти, обычно развлекался тем, что раздирал подушку, книгу или любой другой предмет, по оплошности не убранный хозяевами подальше от его зубов. Итак, холодным январским вечером орнитоптер доставил супругов к дверям колледжа, где Чарльз уже поджидал их, так что ветер от винта летательного аппарата растрепал его седые волосы.

Когда орнитоптер снова поднялся в небо, Уэллс и Чарльз несколько секунд молча глядели друг на друга как люди, дождавшиеся рассвета, чтобы драться на дуэли, а потом дружно расхохотались. И крепко обнялись, похлопывая один другого по спине и словно помогая согреться.

– Мне очень жаль, Чарльз, что ты проиграл дебаты, – не мог не сказать Уэллс, когда они наконец расцепили объятия.

– Да не о чем тут сожалеть, – ответил Чарльз. – Ведь и я не стал бы мучиться угрызениями совести, случись проиграть тебе. Каждый из нас считает, что ошибается противная сторона, но мне достаточно и того, что ты веришь, будто мое заблуждение относится к числу самых блестящих.