Алексей Евтушенко - Охота на Актеона

– Да, верно… Понимаешь, у меня какое-то странное предчувствие. И, по-моему, я только сейчас это осознала.

– Что осознала? Что у тебя предчувствие?

– Да.

– Предчувствие художницы – дело серьезное, – сдержала улыбку Миу. – И в чем оно заключается?

– Если б я знала… – Джу подперла голову обеими руками и еще раз вздохнула. – Ведь предчувствие потому и предчувствие, что словами его не передашь. То, что пред, перед чувством. Тут и чувство-то иногда с трудом выразить можешь, а уж предчувствие… Как бы это… Мне кажется, что впереди нас всех ждет что-то большое и новое. И даже, может быть, страшное и опасное. Я не могу понять, что это такое и не знаю, как мне к этому относиться.

– Я знаю, что с тобой на самом деле, – решительно заявила Миу. – Ребенка тебе пора рожать, вот что. Самое время.

– Ребенка… И что потом?

– Потом, как все. Выкормишь и отдашь в интернат. Поверь, сразу все станет на свои места, и всякую маету и предчувствия, как рукой снимет. Мы, женщины, все-таки самой природой предназначены рожать и должны это делать. И даже не потому, что общество требует. Организм наш этого требует. А если организму не давать рожать, то он протестовать начинает. В виде разных там предчувствий и неясной тоски. Со мной тоже так было, поверь. А как родила – все прошло.

– Как все просто у тебя, однако. Родить, выкормить, отдать.

– А зачем усложнять? Все так делают. Что тебя не устраивает?

– Да все меня не устраивает! – воскликнула Джу и даже пристукнула в сердцах ладонью по столу так, что Миу Акх, не привыкшая к подобному проявлению чувств подруги, вздрогнула и подскочила на стуле. – Вот тебя взять. Когда ты родила?

– Два года назад, – несколько растерянно ответила Миу.

– Кого?

– Сына. Эй, ты чего? Ты прекрасно знаешь…

–Погоди. Я ничего не знаю. Я знаю только, что ты родила сына, выкормила его и отдала в интернат для мальчиков, где из него вырастят раба-специалиста. Или раба-производителя. Но в любом случае – раба. Так?

– Конечно. А как же иначе? Если бы я родила дочь…

– Да не в этом дело! – Джу уже не скрывала эмоций. – Я не об этом. Скажи, сколько ты не видела своего сына?

– Год, кажется. Ну и что? Да я его, может, вообще никогда уже не увижу. Таков закон.

– Закон мне известен. Мне другое неизвестно. Ты бы хотела его увидеть? Прижать к груди, поцеловать… Ведь это твой сын! Ты девять месяцев носила его в себе, потом родила, год выкармливала грудью. Неужели у тебя к нему не осталось совсем никаких чувств?

– Ну, знаешь! – вспыхнула до корней волос Миу. – Это уже запрещенный прием. Мало ли какие у меня могут быть чувства? Благо нашего общества выше чувств отдельной сестры-гражданки.

– И это говорит свободная фермерша! – хлопнула в ладоши Джу. – Та, которая еще пару минут назад убеждала меня в том, что только она истинно свободна, а город – это тюремная клетка. Где же твоя свобода, Миу, если ради блага нашего общества ты готова пожертвовать любовью?

– Погоди… – Миу выглядела уже вконец растерянной. – Ты что же, хочешь сказать, что надо было пойти на преступление? Это ведь преступление – оставить ребенка у себя…

– Да ничего я не хочу такого крамольного сказать, – махнула рукой художница. – И ни на что тебя не провоцирую. Просто сама так не хочу. Понимаешь? Не хо-чу. Может быть, я слишком эмоциональная, но отдать собственного ребенка государству… Ладно еще, если девочка – мы хотя бы знаем наших матерей. А если сын, как у тебя?

– Мне просто не повезло, – сказала Миу, пожав плечами. – Ничего, кстати, не мешает попробовать еще разок. Что я и собираюсь со временем сделать. Нет, странная ты какая-то, честное слово. Еще скажи, что тебе замуж хочется, как в прежние времена.

– Я не знаю, что мне хочется, – устало вздохнула Баст. – Я только знаю, чего мне не хочется. Ладно, оставим этот ненужный разговор. Но домой я все рано сегодня поеду, хорошо?

– Да езжай, конечно, – поспешно согласилась Миу. – И это…знай, что я тебя жду в любое время.

– Спасибо, солнышко, – Джу перегнулась через стол и благодарно поцеловала подругу в губы.

Как все-таки непредсказуемо наше ежеминутное сознание, размышляла Джу, выезжая за ворота усадьбы и поворачивая направо – к основной трассе. Ведь поначалу ни о каких таких предчувствиях я и не подозревала. Хотелось домой – и все. А начала с Миу разговаривать да вслух рассуждать и тут же – на тебе. Сначала неясные предчувствия появились, да еще и с оттенком угрозы, а после и вовсе чуть ли не ссора с любимой подругой на почве мировоззренческих расхождений. И ведь не думала я ни о чем таком раньше. Ну, то есть, думала, конечно, но не так… остро, скажем. Ведь прямо как пробило меня. До самой середки души достала несправедливость и неправильность нашей жизни. Да, пусть я не мыслитель. Я – художник. И этого вполне достаточно для того, чтобы понять, где – правда, а где – ложь. Сколько раз, с самого детства, я слышала о том, что мы, женщины, предназначены для любви. И что только с ее помощью нам удалось без войн и потрясений построить тот мир, в котором мы сейчас и живем. Предполагается, что счастливо живем. И что только с помощью любви нам удастся достичь большего… Но как же можно при этом запрещать любить собственного ребенка только на основании того, что он – будущий мужчина? Давить пресловутый материнский инстинкт в зародыше! То есть давить то, без чего и женщина как бы и не женщина уже. Парадокс. Вот мы во многом и стали как бы уже не женщинами… Ведь ребенок, как это ни избито звучит, ни в чем не виноват. При этом – нонсенс! – любить взрослого мужчину вовсе не запрещается! Да, об этом не говорят вслух, и подобное чувство в так называемом приличном обществе считается постыдным. Но ведь все знают, что любить можно. Полутайком, не признаваясь самой себе и – уж тем более – другим, но – можно! Люби на здоровье. Отчего же хозяйке не полюбить мужчину-раба – того, кто изначально в полной ее власти! Хочу – люблю, хочу – убью… Великая Матерь, что за крамольные мысли приходят мне сегодня в голову. Не к добру это. Ох, не к добру – уж я-то себя знаю… Постой, но было что-то несколько минут назад, о чем я не успела додумать, очень важное и тоже связанное с любовью. Что же это…

Она уже давно вывернула на трассу и ехала по направлению к городу, но совершенно этого не заметила – просто глаза сами следили за дорогой, руки сами удерживали руль, а нога на педали газа сама выбирала оптимальную скорость. Впрочем, северная трасса да еще и в будний день была традиционно полупуста, и ничто не мешало Джу предаваться глубоким и волнующим размышлениям в то время, как ее тело само вело машину.

Так что же это было? Я думала о том, что нас учили созидательной силе любви… Вот! Любовь должна помочь нам и дальше. Помочь сделать этот мир еще лучше. С тем, чтобы потом, в каком-то там будущем, мы могли перейти в новое, неизведанное и (а как же иначе!) прекрасное качество. Так нас учили. Но факты, а – главное – мои ощущения говорят о том, что мир наш уже долгое время не становится лучше. Он, как я вижу, становится хуже. Так отчего? Мы стали меньше любить Великую Матерь, самих себя и наш якобы прекрасный мир? Не уверена. Так не в том ли тут дело, что наша любовь просто ищет новых выходов и никак не может найти? А если учесть, что новое – это хорошо забытое старое, то отчего бы не предположить, что выходы эти в том, чтобы… Ох, Джу, не заходи далеко, подруга. В конце концов, если быть до конца честной, то Миу может быть в чем-то и права. Ты ведь ни разу в жизни не рожала и не можешь знать – будешь ты любить сына так же, как дочь, родись он у тебя, или нет. Ладно, хорошо, не рожала. А мужчины? Ты хотела бы полюбить мужчину? Не только ради секса, который, несомненно, доставляет массу удовольствия, а по-настоящему. А как это – по-настоящему? М-м-м… с чем бы сравнить. Как Миу, что ли? Ну, допустим. Далековато от истины, но все же. Вот представь себе, что у тебя есть мужчина, который во всем похож на Миу. Только мужчина. И ты его, соответственно, так же, как Миу, любишь. Но еще у тебя с ним и замечательный секс. Ну, хотела бы так? Ох, аж в жар бросило от таких мыслей. А ведь сладко это, признайся, сладко было бы…