Джозеф Конрад - Мир приключений, 1926 № 01

— До того, что вывез с собою библиотеку лучших авторов, — спокойно ответил Вокрэ. Я это знаю по двум причинам: во первых потому, что я присутствовал при его посадке на пароход, затем потому, что в часы довольно горькие я почерпнул в ней некоторое утешение.

— Не хотите ли вы сказать, что во время вашего путешествия вы отыскали эту библиотеку?

— И эту библиотеку, и самого Сину Ко-Ки-у. Но эта история стоит того, чтобы рассказать вам ее несколько подробнее, а вот кстати нам подают кофе и ликеры. Прежде всего я хочу востановить одно обстоятельство, которое, повидимому, вам известно: дело в том, что Далори, отец Сины, отозвал его как раз в тот момент, когда сам тайно подготовлял восстание против Франции. Восстание это было сурово подавлено, Далори взят в плен, а сын его, Сина, укрылся на Востоке, где ему удалось восстановить маленькое государство.

Я не знал о его пребывании в этих опасных областях, когда, 8 ноября 1900 г… я, изследуя Судан, добрался до границ наших владений в Конго.

Вы знаете, что изследование мое сопровождалось многими злоключениями.

Лихорадка и тяжкие труды опустошили ряды нашей экспедиции, и нас осталось всего человек двадцать, когда нам пришлось пробираться по самой отвратительной местности, какая только может быть, сплошь покрытой болотистыми лесами и сухим кустарником. От голода, от болезни у нас появились галлюцинации. На каждом шагу кому-нибудь из моих негров мерещился волшебный край, он бредил и медленно умирал. Хуже всего было то, что мы встретили отряд вооруженных людей, которые приняли нас с изъявлениями радости и обещали нам наилучший прием со стороны своего царька.

Я и двое других белых, принадлежащих к экспедиции, целовались от радости. Без конца шли мы через кустарники, пока прибыли, наконец, в государство, о котором нам говорили. Едва только мы вступили в деревню, царскую резиденцию, как нас окружили, схватили и связали по рукам и по ногам.

Признаюсь, что на этот раз в моем знании психологии негров оказался пробел. Откуда научились они этому искусству притворства, предательства?

Мне предстояло вскоре узнать это. Начали с того, что отделили чернокожих от белых. Я догадался, что последние предназначались для царского стола. Мы натолкнулись на людоедов! Как ни велик был мой ужас при мысли, что я буду замучен и съеден, я решил добиться того, чтобы первым пасть под ударами палачей, предварительно сделав крайнюю попытку спасти жизнь своих товарищей. Я попросил свидания с царьком, сказав, что мне известно местонахождение клада — подобные басни наверняка производят большое впечатление на таких фантазеров, как негры.

Действительно, царек приказал привести меня к нему.

Представьте себе высокого чернокожаго детину, сидящего на каком-то, покрытом старыми материями, пне, одетого в костюм от одного из наших лучших портных, но весь сплошь дырявый, со старым цилиндром из серого фетра на голове — одним из тех цилиндров, какие были в моде в Париже лет десять тому назад.

Сановник в жокейской фуражке держал над головой этого величества раскрытый зонтик. Эта царственная каррикатура очень внимательно смотрела на меня, и можете мне поверить, что я также внимательно смотрел на нее. Помутился ли у меня рассудок, была-ли у меня лихорадка? Внезапно из уст царька вырвался крик:

— Ты, Вокрэ!

Я не ошибся: это был Сина Ко-Ки-у во всем блеске невиданной пышности.

— А! — сказал я, — так вот что сделала с тобой цивилизация?

Он презрительно засмеялся:

— Дорогой мой, на что мне нужна здесь твоя цивилизация?.. Это было хорошо на бульваре Сен-Мишель, в Париже.

Хотя я часто слыхал и часто сам убеждался, что негры удивительно скоро впадают снова в первобытное состояние, я растерялся перед таким полным превращением.

Тем временем Сина удалил своих сановников; он хотел поговорить со мною наедине. Уверяю вас, что во время нашей беседы вопросы: «ты помнишь» раздавались не реже, чем сегодня вечером среди нас. Среди дружеских расспросов, я вдруг спохватился:

— А Эмма?

Лицо его изменилось; вместо доброжелательного выражения появилась какая-то двусмысленная улыбка.

— Бедняжка умерла! — сказал он наконец.

— Проклятый климат? — спросил я.

— Нет, — возразил он, — это не то. Ты знаешь, конечно, что как раз, когда я прибыл в Африку с Эммой, государство моего отца было предано огню и мечу. Мы были вынуждены бежать на Восток с остатками моих храбрых воинов. Мы завоевали эту страну и впоследствии я заключил соглашение с Францией. Я очень любил Эмму. Помнишь ты библиотеку, которую мы вывезли из Парижа? Эта чудесная женщина читала мне Флобера. Мои негритянки немного ревновали меня к ней; мы оба смеялись над этим. Все шло хорошо, но ты знаешь порок моего народа: это племя людоедов! Сначала я был в ужасе от этого. Однако шутить с этим обычаем было опасно; и вот, чтобы угодить им, а может быть по склонности, унаследованной от предков, я иногда стал съедать то одну, то другую вражескую ляжку. И вот тогда то эта бедная Эмма…

— Почувствовала отвращение к тебе?

— Нет, она была женщина слишком разумная, чтобы не подчиниться государственным соображениям. Она попрежнему была счастлива, она даже стала жиреть. Я продолжал любить ее, но, глядя на нее, такую свежую, такую пухлую, как перепелка, я мало-по-малу стал любить ее по иному… Не помню, кто из моих министров первый заговорил со мной об этом. Некоторое время я колебался, но однажды наступил большой праздник…

— Это чудовищно, сказал я, искренно возмущенный и забывая, какой опасности я подвергался.

— Ты думаешь? — спросил меня Сина, — насмешливым тоном.

И он процитировал из Паскаля:

«То, что считается заблуждением здесь, становится истиной по ту сторону Пиренеев».

Впрочем, он уверил меня, что предоставит нам свободно продолжать наш путь.

— Не благодари меня, — сказал он, — тут нет почти никакой заслуги с моей стороны: вы такие худые.

От редакции. В настоящее время в Европе ведутся поиски сокровищ, затонувших в море на погибших кораблях. Есть и у нас в Крыму, у Балаклавы, такие подводные богатства, лежащие на дне со времени Крымской воины 1854 г., когда затонуло судно с неприятельской казной.