Фредерик Уоллес - Из двух зол [сборник]

— Были две жертвы до меня, — сказал Жэдивер.

— Были, но они погибли еще до того, как начался эксперимент. Я пытался им помочь, но слишком поздно. Мне это неприятно.

«Он» оказался не только другом. «Он» питал живой интерес к тому, чтобы Жэдивер остался в живых. Ему можно было довериться, должно довериться. После всего случившегося места сомнениям не оставалось.

— Щит, которым я прикрывался, действовал?

Робот рассмеялся смехом Жэдивера — он копировал его самыми различными способами.

— Работал вам во вред. Сигналы проходили сквозь него ко мне, но я не мог посылать ответные до тех пор, пока Думья Филоне не испортила ваш грим. Тогда, если помните, я обратился к вам. Перед этим был вынужден запутать полицию. Создал для них фальшивку и направил по ложному следу…

Если вдуматься поглубже — ничего удивительного во всем этом не заключалось. Полиции хотелось шагать в ногу с веком; они давно могли схватить его и без помощи электроники. Но это выглядело бы так просто. И вот наблюдение за радиосхемой они поручили роботу…

Ни один человек, конечно, не смог бы так долго, без устали, просидеть перед экраном и улавливать и расшифровывать сигналы, означающие, например, что его рука дотронулась до яблока.

Жэдивер сел. Сеть разорвалась, и он был свободен, связанный лишь с отдаленным местом вынужденной ссылки.

— Полиция использовала вас, хотя и не в таком полном объеме, как я в свое время намечал, — заметил он. — Видимо, они не развивали дальше теорию.

— Нет. Был человек на Земле, ученый высшего класса. Он разрабатывал теорию и создавал механизмы. У него работал ассистент, вернее, ассистентка по хирургии — Думья Филоне, человек, который никогда бы не достиг многого на Земле, потому что она не была сильна в теории, хотя и слыла докой в хирургии. Понимая это, она использовала сконструированную когда-то вами машину и отправилась для испытания на Венеру. Первоначально механизм предназначался для сбора сведений о нервной системе человека, о закономерностях ее деятельности.

На Венере взгляд на многие вещи иной. Законы, связанные с правами личности, не так строги. Ее идея проверки всей нервной системы сразу не была реализована в том смысле, как она хотела, потому что ее путь был неверен. Если уж эта разветвленная радиосхема попадала в живой организм, не было иного пути, чтобы извлечь ее оттуда, кроме смерти.

Она связалась с полицейским департаментом. Там не имели объектов для опытов, но очень хотели снабдить ее ими для своих собственных целей.

— Объект для опытов, — повторил Жэдивер. — Ух! Я был для нее подопытной морской свинкой.

Голова его тяжело опустилась.

— Почему вы мне не сказали об этом с самого начала?

— Могли вы слушать, когда я впервые с вами соединился? — спросил робот. — Позже, возможно. Но с того момента, когда вы спрятались за щит, я уже не мог проникнуть к вам до тех пор, пока вы не пришли к Думья Филоне.

Слушал ли Жэдивер? Нет — до тех пор, пока разговор не затронул принципов нечестного отбора. Даже теперь ему была ненавистна мысль о необходимости покинуть Венеру. Это было более, чем ненависть. Как раз сейчас, когда он обладал совершеннейшим роботом и его сердцем овладела совершеннейшая женщина — все было потеряно.

Робот — его друг. Жэдивер знал об этом. Его собрали другие, но по его идее, и он был соединен с ним общей нервной системой. Он обладал таким же великолепным мозгом, как его собственный, и он не осуждал его слабости.

— Она вам нравится, — продолжал робот. — В Солнечной системе она никогда не станет ничем иным, кроме того второсортного существа, каким она является. Ей хочется стать первой. Но Солнечная система уже не та, какой она была когда-то. Она подобна обществу, приходящему в упадок так медленно, что люди даже не замечают, что происходит. Правда, есть еще люди, могущие подняться даже из трущоб, но они — редкие исключения. Другие нуждаются в более благоприятных возможностях, чем можно обрести в трущобах. Они их покидают, если хотят свободно развиваться. Но ловушка цивилизации сильна, и тяжело убедить их в том, что они должны уйти.

Робот приостановился.

— Посмотрите в последний раз на эту больную зону космоса.

Снаружи мерцали планеты.

Жэдивер устал, его глаза сами закрывались. Теперь он мог спать в безопасности, но… без мира в душе.

— Не сожалейте ни о чем, — посоветовал робот. — Когда вы собирались, вы думали о настоящих делах, о новых конструкциях… Но не надо больше никаких красивых лиц для роботов…

— Где это — Альфа Центавра? — спросил Жэдивер без интереса.

— Корабль наш отбыл вчера по земному времени, за час до срока. Мы летим — к Сириусу.

Сириус. Могучее солнце с похожими планетами. Эта часть Галактики обещала оказаться огромной. Огромной и одинокой.

— Я не могу заставить вас действовать, — грустно сказал робот. — Но у меня есть для вас новость.

Робот щелкнул своим багажником. Открылось пустое пространство, — своего рода маленькая кладовка — в ней находилась женщина.

Она была крепко связана.

— Не думаю, что вы понравитесь ей сейчас, — сказал робот. — Она скажет вам об этом, как только получит возможность говорить. Вероятно, позже она смягчится, когда осознает в действительности, что это такое — жизнь на Сириусе.

Глазные впадины робота уставились на Жэдивера с интересом.

— Думаете, как освободить ее от пут? А вы не забыли, что это вещество отталкивается вашей кожей?..

Жэдивер с силой напряг руки, путы упали. Как и предсказывал робот, Думья Филоне не стала молчать — вначале.

Доставая дары, он заметил, что у него дрожат руки. На Земле это было бы симптомом обыкновенного гриппа, в системе Центавра — началом конца. Но Ли Боулден находился на Ван-Даамасе, а потому не знал, что означает такая дрожь. На эту планету земляне попали совсем недавно и еще не успели изучить ее болезни. А освоение новых планет всегда связано с риском.

Впрочем, Боулден не слишком встревожился и продолжал спокойно пересчитывать дары. Он почувствовал, что нездоров, около часа назад. Еще будет время принять меры, когда он вернется в поселок — всего каких-нибудь двенадцать часов полета. На базе есть все новейшие лечебные средства.

Он сложил дары аккуратной пирамидой, стараясь, чтобы они выглядели повнушительнее: пять пар локаторных очков, семь скорострельных карабинов и к ним семь коробок патронов. Земляне свято соблюдали местный обычай, требовавший, чтобы число даров обязательно было нечетным.

Вандаамасец бесстрастно смотрел на дары. В руке он держал лук непривычной формы, а с бедра у него свисал колчан. Все стрелы, кроме одной, были выкрашены яркой краской — алой или оранжевой. Наверное, чтобы легче находить их после промаха, решил Боулден. Среди этой пестроты взгляд останавливала стрела глубокого синего цвета. Боулдену еще не приходилось видеть аборигена без синей стрелы в колчане.