Жорж Блон - На суше и на море 1965

Старик снимал рукавицы и двумя пальцами тыкал в снег.

— У него и нарыск хлеще, чем у колонка, — добавлял Тимофей Ферапонтович.

Но вот наконец-то свежохонький след соболя. Ради этого охотники и добирались сюда, где соболи жили до глубокой старости: редкий смельчак охотник забредал в эти края.

Коле нравилось преследовать соболя на лыжах. Это была честная охота, без всякой хитрости и обмана, не то что, например, расставлять ловушки. Смертельно испуганный, Белогрудый петлял в непролазной чащобе, прыгал по скалам, все дальше и дальше уводя за собой собаку. Ее лапы часто пробивали тонкий наст, она проваливалась в снег и скулила от досады.

Только часа через четыре охотники услышали, что из лесной котловины доносится отрывистый лай собаки. Они прибавили шагу. Зашуршали по жесткому снегу их широкие лыжи. В одном месте след соболя исчез, словно зверек вдруг поднялся на небо. Собака здесь усердно разгребала снег, стараясь подрыться под корни упавшего кедра. Но Белогрудый обманул собаку: выбрался с противоположной стороны завала и, нырнув в снег, удрал. Однако след-предатель остался, и собака снова пустилась в погоню.

Лес притих, будто ожидая, чем кончится эта охота. Сибирская лайка продолжала гнать зверя молча. Только иногда, почуяв близость соболя, она отрывисто лаяла вдогонку.

Над тайгой, чуть не задевая вершины деревьев, поплыли облака. Тимофей Ферапонтович с опаской посмотрел на небо и подумал, что, если пойдет снег, не взять сегодня соболя.

Устали люди, устал и зверь. Он все чаще нырял в снег, забирался в темноту лесной поросли, крутыми поворотами старался сбить собаку со следа, выбегая на заячьи тропы и прыгая по ним. Он аккуратно ставил свои лапки в ямки заячьего следа.

— Ишь как он кружит, значит, устал, на хитрость пошел, это нам на руку, — заметил Тимофей Ферапонтович.

А Белогрудого уже покидали последние силы. Расстояние между ним и собакой быстро сокращалось. Было ясно, что соболь должен вот-вот оплошать. И это случилось. На открытом месте Белогрудый повернул назад, намереваясь выйти на обратный след, и едва не попал в зубы собаке. Совсем рядом услышал жуткий пронзительный лай, от которого дрожь пробежала у него по спине. Смертельная опасность вынудила Белогрудого броситься в перелесок, и это было его ошибкой.

Собака наседала. Кровью налиты глаза соболя, разлетается под лапками снег, колечками пара дышит широко открытый рот, в ушах свистит ветер. Белогрудый подбежал к одинокому кедру, стоявшему посреди поляны. Цепко ухватившись за шероховатую кору, зверек черной лентой взметнулся вверх. У самого хвоста щелкнули зубы собаки. Сделав гигантский прыжок, она попыталась схватить ускользающую добычу.

На спасительном стволе Белогрудый мог вздохнуть свободнее. Чуть свесив голову, он смотрел, как внизу, оскалив зубы, ярится собака.

На звонкий собачий лай подошли люди, и Белогрудый впервые услышал человеческие голоса. Его ноздри втянули запах человека, и сердце соболя бешено заколотилось от страха. Дернув в сторону хвостом, Белогрудый поднялся на сучок выше. Собака снова пришла в ярость.

— Не смей! — прикрикнул на нее Ферапонтович и, сбросив на снег котомку, снял рукавицы. Собака бегала возле кедра, не спуская глаз с соболя. Ерзая на суку, Белогрудый чуть слышно фыркнул.

— Ишь серчает, — кивнул Коля в сторону зверька, — помучил он нас до седьмого пота.

— Отсюда не уйдет, если не спугнем, — шепотом сказал старый охотник.

Он извлек из котомки ловчую сеть для соболей, сплетенную из суровых ниток, и стал развешивать ее вокруг дерева на гибких колышках.

Когда сетчатая изгородь метровой высоты сомкнулась, Тимофей Ферапонтович отошел в сторонку и определил на глаз расстояние, отделяющее соболя от сети. Еще и еще раз примерился: шибко хорошо стоит, не перемахнуть соболю через обмет. Потом он достал из-за пазухи крохотный колокольчик и, привязав его к сети, сказал:

— Вот теперь и отдохнуть можно.

Собрав вещи, охотники осторожно удалились. Недоуменно поглядывая на них, следом неохотно поплелась лайка.

Коля и Тимофей Ферапонтович спустились в низину. Здесь было тихо. Ветер шумел в вершинах не в силах пробиться сквозь сомкнувшиеся кроны деревьев. Откуда-то прилетели две кукши и, цокая, сели поодаль.

— К добру, быть фарту, — показал на них Тимофей Ферапонтович и пояснил: — Большая птица молчалива, а малая птаха пищит, счастье накликает.

Коля улыбнулся и мечтательно взглянул на небо, по которому торопливо плыли легкие облака. Солнце медленно опускалось за частокол тайги. Близилась холодная апрельская ночь. Показались первые звезды. Огромный лесной край погружался в темноту.

Коля минут сорок махал лопатой-самоделкой, откидывая снег, чтобы развести костер. Еще один взмах — и показалась зелень брусники. В снежное углубление Коля набросал сухих дров, поджег. И чем большую силу набирал огонь, тем быстрее оттаивали снежные стенки углубления, которое становилось все шире. Вот можно и присесть к огню, подвесить котелок.

Пока Коля разжигал костер, Тимофей Ферапонтович нарубил кучу дров и занялся ужином.

Вскоре охотники молча прихлебывали из кружек пахнувший дымком и ягодами чай, тянулись к вареву. Собака, покрутившись на одном месте, притоптала снег, легла.

Тимофей Ферапонтович смотрел на огонь. Мысли его уносились в прошлое… Немало прожито. Сколько им добыто пушнины! Зимой колхоз посылал его в тайгу на промысел, подбирая в его бригаду и молодых — на выучку. Пушнина всегда нужна государству. А зверей в лесу маловато становится. Старик думал о том, что если так пойдет дальше, то скоро и следа белкиного не встретить, глухариную песню не услышать. От тайги только все брать умеют, а ничего не дают ей взамен. А ведь любому богатству может прийти конец, если к нему не по-хозяйски относиться. Зверя надо не только добывать, но и разводить. Вот у Коли задание из Якутска: отловить соболей, увезти их в Якутию и выпустить в такой лес, где их никогда не было. Это значит помочь зверькам перебраться на новое место жительства. А каково им будет там? Зверь ведь тоже к родным местам привыкает. Места для него надо подобрать подходящие.

Так думал старый охотник, сидя у костра за кружкой чая.

Стояла тишина. Ее нарушал только по временам треск стреляющего из костра уголька. Несмотря на усталость, Коле не спалось. Без привычки не сразу уснешь у костра: подставишь живот — спина мерзнет, повернешься боком — того и гляди одежда вспыхнет.

Медленно текли длинные ночные часы. Наконец в лесу чуть заметно посветлело.