Жорж Блон - На суше и на море 1965

Но прежде чем описывать это новое путешествие, я должен рассказать, что такое Большой Барьерный риф. Так называется полоса рифов, которая тянется вдоль восточного берега Австралии на протяжении свыше тысячи километров. Некоторые рифы похожи на настоящие острова и покрыты растительностью, но большинство представляет собой лишь коралловые мели, и волны, разбиваясь о них, постоянно пенятся там. Большой Барьер в отдельных местах простирается в ширину до ста километров; однако он не образует сплошной стены, как можно предположить, судя по его названию. Отдельные островки расположены порой далеко друг от друга.

Великие мореплаватели, первыми исследовавшие южные моря, считали это препятствие у берегов Австралии очень опасным. Еще и теперь здесь нередки морские катастрофы, особенно в период циклонов. В дальнейшем исследователи побережья обнаружили многочисленные проходы между рифами, и тогда возникли такие порты, как Кэрнс, Таунсвилл, Рокгемптон, Гладстон…

Северо-Западный остров находится в открытом море, почти в самом южном конце Большого Барьера, против Гладстона. Наш капитан объяснил нам, что при благоприятном ветре понадобится не больше шести часов, чтобы преодолеть сто километров, отделявшие нас от этого острова. Я попытался было поподробнее расспросить о предстоящем плавании, но Керр оказался человеком немногословным, и я понял только то, что сейчас, в период дождей и ветров, не следует удивляться, если его шхуна «Лакотой» начнет немного «вальсировать». И все же мы не могли и предполагать, что ожидало нас. Этот переход оказался поистине ужасным и надолго запомнился нам, может быть на всю жизнь.

В полночь «Лакотой» снялся с якоря. Это было скромное рыбачье судно футов сорока в длину с сильным двигателем «мерседес». В середине палубы находилась рубка, где стояли две койки, тут же была крохотная кухня. А пассажиры могли располагаться на палубе или занимать каюту размером два на два метра, проветриваемую через узкий люк, ведущий в трюм. Это помещение, рассчитанное на трех человек, и должно было приютить одиннадцать Маюзье. Мы не спешили забираться в него. В каюте нельзя было продохнуть. Казалось, что в ней скопляются отработанные газы дизеля, а к ним присоединялись ароматы сушеной рыбы и разлагающихся ракушек.

Прошло около часа. «Лакотой» шел вдоль низких берегов бесплодных островов, защищавших нас от ветра. Затем мы вошли в проход между рифами, и наше судно завертело, как ореховую скорлупу. К двум часам ночи качка настолько усилилась, что всех пришлось обвязать веревками, чтобы никто не свалился за борт. Вскоре оставаться на палубе стало совершенно невозможно. Некоторые из Маюзье уже заплатили свою дань океану, так неудачно названному Тихим. И когда мы очутились в нашей вонючей «каюте», у всех сразу же началась морская болезнь. Наша «кают-кампания» превратилась в ад, откуда неслись стоны и вопли, а «Лакотой», лавируя в проходах, с трудом и зловещим треском возвращался из сильного крена в положение равновесия. Так продолжалось четыре часа, но они показались нам длиннее четырех ночей. Потом все забылись сном не в силах больше даже стонать.

Разбуженный дневным светом, я выбрался из трюма на палубу. Чудесное зрелище открылось передо мной! Тысячи птиц носились вокруг «Лакотоя», стоявшего на якоре в поразительно красивой зеленой воде у самого края рифа. А за прозрачной лагуной виднелся крохотный островок, покрытый буйной растительностью. Это и был наш Северо-Западный!

Дождавшись прилива, мы спустили на воду плоскодонную рыбачью лодку и в три приема переправили багаж и перебрались сами в наше очаровательное владение, где нам предстояло целую неделю вести жизнь робинзонов. Воды в цистерне было много, но Керр посоветовал расходовать ее экономнее, не забывая о трагических случаях на море. Капитан вернулся на свою шхуну и оставил нас одних.

Барак, построенный на острове для ученых, оказался очень маленьким для нашего семейства. Поэтому нам пришлось разбить еще палатки. Покончив со всеми бытовыми проблемами, мы сразу отправились знакомиться с пляжем, тянущимся вдоль изумрудно-зеленой лагуны, чтобы проверить главное: выходят ли еще черепахи на берег откладывать яйца?

Зеленая черепаха Chelonia midas по существу морское животное. Но если ее передние лапы представляют собой настоящие плавники, то на задних еще сохранились пальцы с перепонками. Обладая такими конечностями, черепаха свободно передвигается как в воде, так и на суше. Взрослые самки ежегодно откладывают в песке яйца, из которых и выводятся детеныши. Самцы никогда не выходят на сушу и совершенно не заботятся о потомстве.

Моей целью и было понаблюдать за этой процедурой, выполняемой черепахами с совершенно исключительной изобретательностью. По моему мнению, в этой стороне жизнедеятельности морских черепах, наблюдаемых в большей части Тихого океана, и проявляются наиболее открыто их инстинкт и ум.

Осмотр побережья вполне удовлетворил меня. Множество следов, совсем еще свежих, подтверждало правильность полученных мной сведений. Повсюду вокруг нашего лагеря виднелись параллельные борозды, тянувшиеся от моря к поросшим кустарником дюнам. Кроме отпечатков передних плавников и задних ног хорошо был виден желобок, оставляемый хвостом этого огромного и неуклюжего животного, когда оно грузно карабкается на дюны. Удастся ли мне запечатлеть в фильме этот захватывающе интересный эпизод из жизни морских черепах?

В день нашего прибытия на остров все были слишком утомлены ночным плаванием, и мы решили немного отдохнуть, побродить по островку. В нескольких метрах от узкой песчаной отмели начинался густой лесок, где нас сразу же оглушили птичьи крики: деревья, большей частью фикусы, были буквально усыпаны гнездами, в которых преспокойно сидели на яйцах сотни, тысячи морских глупышей, красивых черных ласточек с белыми капюшончиками на головах. Многочисленные необычайно плотные колонии последних встречаются по всей южной части Тихого океана. Птенцы всех возрастов беспрестанно пищали и кричали, ожидая родителей. А под ногами тоже раздавались пронзительные крики: невзначай мы наступали на бесчисленные гнезда обыкновенных буревестников и больших буревестников, гнездящихся на земле. Мы находили здесь птиц на всех стадиях их жизни: крупные яйца величиной с куриное, малышей, еще нуждающихся в заботах родителей, восхитительных птенцов, покрытых пушком и уже начавших самостоятельную жизнь, и, наконец, взрослых, сидящих на яйцах. Защищаясь от нашего вторжения, они старались отогнать нас от гнезд. Нападали на нас и самцы, и самки, так как и те и другие высиживают яйца. Пока мать сидит в гнезде, отец охотится, потом они меняются ролями. Мы старались быть очень осторожными, но все-таки по оплошности разрушили при ходьбе сотни гнезд.