Мюррей Лейнстер - На суше и на море 1960

Джек с негодованием уставился на меня:

— Не собираешься ли ты «его» жарить?

— Конечно, собираюсь, — невозмутимо ответил я.

Мне стоило больших трудов уговорить Джека разделить со мной этот не совсем обычный завтрак. Я заверил своего разборчивого спутника, что мясо дикобраза издавна употребляется в пищу и по вкусу напоминает свинину.

Мы продолжали наш путь по горной тропе, прихотливо извивавшейся между зарослями кустарника. Обычно я шел первым, но на этот раз впереди оказался Джек. Часа два мы шагали в полном молчании. Вдруг на повороте Джек отчаянно завопил «Коровы!» и сломя голову бросился в кусты.

Я остановился в полном недоумении. Вдали действительно показались коровы. Но что случилось с Джеком? Неужели он страдает припадками помешательства?

Я поспешил к Джеку, чтобы выяснить в чем дело. Он сидел, притаившись за кустами, и делал мне отчаянные знаки не шуметь. Не желая раздражать своего попутчика, я стоял неподвижно до тех пор, пока по тропинке мимо нас не прошли медленно три коровы и два теленка. Вслед за ними я ожидал увидеть пастуха. Но никакого пастуха не оказалось. Между тем Джек снова вышел на дорогу.

— Диких коров надо опасаться, особенно если они с телятами. Они иногда нападают не только на пеших людей, но и даже на всадников, — разъяснил Джек.

Эти опасные животные представляют собой одичавший домашний скот, размножившийся в лесах. Иногда их удается поймать арканами, но приручить их снова очень трудно.

Мы уже находились почти в самом центре заповедника и приближались к поворотному пункту нашего маршрута. На ближайшем перекрестке мы должны были свернуть под прямым углом на юг, чтобы добраться по боковой тропинке до поселка Фюмайна. Расстояние в 18 километров казалось нам незначительным, и мы были уверены, что пройдем его в одни сутки. Но нужно было спешить, так как к этому времени у нас уже не оставалось никаких продуктов, если не считать сохранившейся у меня щепотки соли, а у Джека пакетика сухого чаю. На каждом привале мой спутник обязательно бросал щепотку чаю в кипяток, «чтобы убить вкус воды». Наконец, мы добрались до перекрестка. Со всех сторон из зарослей кустарника однообразными колоннами высились стволы эвкалиптов. Узкая тропинка ответвлялась от главной тропы и сразу пропадала в чаще кустов.

— Что-то не похоже на дорогу! — усомнился Джек.

Я извлек компас и карту, стараясь скрыть свои собственные сомнения, стал горячо доказывать ему, что это именно и есть нужный нам поворот.

— Не верю я никаким компасам! — заявил Джек, — Надо знать дорогу.

— Ну на этот раз тебе придется поверить: спрашивать здесь некого.

С этими словами я решительно зашагал по тропинке. Джек, ворча что-то себе под нос, нехотя двинулся за мной.

На протяжении первого километра узкая тропинка, по которой мы продвигались, выделялась довольно ясно, но дальше она все чаще стала пропадать в покрытых травой полянах, и нам с трудом удавалось найти ее продолжение. Через некоторое время мы уже потеряли всякую уверенность в правильности нашего пути. Оставалось идти напрямик, по компасу, но каждый раз, когда я бросал взгляд на компас, Джек презрительно фыркал и отворачивался.

Идти было легко. Солнце уже склонялось к западу. Теплый и сухой воздух был насыщен тонким и целительным ароматом эвкалиптовой смолы, так как весь лес состоял исключительно из этих деревьев.

По мере того как мы углублялись в лес, деревья становились все больше и больше и, наконец, достигли чудовищных размеров. Некоторые стволы подымались на высоту свыше 150 метров и достигали 30 метров в обхвате, превосходя, таким образом, даже знаменитые гигантские сосны Калифорнии. Мне рассказывали, что на пне одного из таких деревьев была устроена площадка, на которой могли одновременно танцевать восемь пар.

Верхушки почти всех наиболее крупных деревьев были обломаны молнией, и везде валялись груды бурелома, преграждавшие нам путь. Мы вступили в дикую и совершенно безлюдную страну.

Я несколько выдвинулся вперед. Вдруг поперек моего пути метнулось какое-то большое черное существо и с резким криком бросилось в кусты. Я сломя голову пустился в погоню, но двигаться в чаще было трудно. Черное блестящее пятно еще раз промелькнуло у меня перед глазами и исчезло. Упрямый охотничий азарт заставил меня еще некоторое время идти в том направлении, куда скрылось загадочное существо. Наконец, я остановился и прислушался.

Долго стоял я так, зачарованный торжественной тишиной австралийского леса, как вдруг издалека я услышал тот же резкий крик, но уже в значительно более спокойных тонах. Я стал подкрадываться и, наконец, с изумлением увидел «черную загадку» в виде сидящей на дереве большой черной птицы.

Я выстрелил. Черный комок беззвучно отделился от ветки и, сбивая по дороге листья, упал к подножию дерева. Я с торжеством устремился навстречу Джеку, подоспевшему на звук выстрела.

— Черный фазан! — уверенно заявил Джек.

Мой спутник, однако, не отличался точностью определений в области родной природы. На самом деле это была самка знаменитой птицы-лиры. Я знал, что охота на эту редкую птицу запрещена по всей Австралии и каралась по закону большим штрафом, а для таких неимущих охотников, как мы, тюремным заключением.

Этот выстрел, да еще на территории заповедника, окончательно поставил нас в положение браконьеров и еще более усилил наше стремление поскорей выбраться из запретной зоны.

Но выбираться становилось все труднее и труднее: лес как бы смыкался вокруг нас. Просветы между стволами все гуще и гуще были забиты кустарником, а порой поваленные бурей гигантские деревья заставляли нас делать утомительные обходы чуть ли не в полкилометра.

Все чаще стали попадаться змеи. Это были известные своей ядовитостью австралийские змеи, наводящие ужас на всех, кому приходится проникать в буш. Яд этих змей, безусловно, смертелен, и даже самый сильный человек не может прожить более двадцати минут после укуса. Единственное средство спасения — немедленно вырезать ножом укушенное место и прижечь рану огнем. Понятно, что только очень немногие имеют достаточно самообладания, чтобы решиться на такое крайнее средство.

Бывали случаи, когда ужаленные змеей дровосеки в ужасе клали укушенную руку на пень и отрубали ее топором. При этом иногда оказывалось, что человек был укушен совершенно безвредной неядовитой змеей и по неопытности не мог определить характер укуса. А между тем сделать это чрезвычайно легко. Если дугообразный след, оставляемый на коже зубами змеи, везде одинакового оттенка — змея безвредна. При укусе ядовитых змей по краям дуги выделяются две темные точки — следы ядовитых клыков.