Валентина Журавлева - Альфа Эридана (Сборник)

Со школьной скамьи юноша знал жизнь старика.

Во всяком случае, он считал, что знает, ибо молодая его память цепко держала заученные даты и факты.

Он помнил год рождения старика, мог перечислить полёты и открытия, знал все работы - от классической «Теории гравитации» до новейших исследований звёздной динамики. Юноше казалось, что этот человек так же твёрд, спокоен и ясен, как скалы, в которых он когда-то построил ракетодром. Юноша ошибался.

С гор тянуло несильным, но очень холодным ветром. Над озером стоял туман. Вода в озере обогревалась пущенным сорок лет назад ядерным реактором и не замерзала даже в самые суровые морозы.

Пар, извиваясь, полз над водой, медленно, нехотя поднимался вверх, образуя призрачное, сиреневое от света люминесцентных ламп марево. Чёрная вода плескалась о бетонный парапет, по которому шли два человека.

Старик не замечал ветра. Он даже не поднял воротника меховой куртки. Он прислушивался к плеску воды и улавливал в нём звуки «Богатырской симфонии». Музыка была у него в душе, но ему казалось, что он слышит её извне, со стороны. Его спутник прятал руки в глубоких карманах куртки и озабоченно посматривал на небо.

Внезапно старик остановился, взглянул на часы. Юноша по-своему понял это и поспешно произнёс:

- Да, осталось сорок минут. Надо включить контрольную систему радиопосадки.

Он чувствовал какую-то робость в присутствии старика. Ему хотелось вернуться в ярко освещённое, тёплое здание, к пульту управления.

Старик внимательно посмотрел на него и сказал:

- Идите. Я останусь здесь. И вот что… скажите… радиофоны работают?

Юноша улыбнулся.

- Радиофоны? Здесь их нет. Здесь только старинная репродукционная сеть. И эти… как их… аппараты магнитной записи.

Старик кивнул головой.

- Именно это я имел в виду. Попробуйте разыскать Вторую симфонию Бородина. Я хотел бы послушать. Ну, идите же…

Старик продолжал свой путь вокруг озера. Теперь он шёл совсем медленно, часто останавливался.

Он сохранил зоркость и хорошо видел в полумраке.

За цепью опоясывавших озеро фонарей была темнота, но старик угадывал там крутые скалы, выветрившиеся, изъеденные солнцем и водой. Он видел потерявшие листву деревья, выщербленный временем бетонный парапет, потрескавшийся асфальт дорожек…

«Старость, - грустно подумал он. - Здесь всё старо. Горы, ракетодром и я…» Он видел себя: высокий, худой, слегка ссутулившийся человек с длинными седеющими волосами… «Старость, - повторил он. - Семьдесят два года. А тогда было тридцать два…» Он остановился и долго смотрел на озеро. Он смотрел на клубящийся пар и ни о чём не думал.

Мысли ушли куда-то вглубь - смутные, неопределённые, только угадываемые, подобно бегу воды в глубине замёрзшего ручья.

Старик был спокоен. Он вообще был очень выдержанным и спокойным человеком. Его считали сухим, чёрствым ещё в молодости. Он обладал ясным, склонным к анализу умом. Для тех, кто его мало знал, это подавляло всё остальное.

Старик вглядывался в дрожащее над озером марево и вспоминал то, что было здесь сорок лет назад.

Он попытался представить всё последовательно, но не смог: строй мысли ломался, память упорно выталкивала какие-то незначащие пустяки. Он почему-то очень ясно вспомнил - совершенно ясно, как будто это стояло перед глазами - шарф, который был на ней в тот вечер. Шарф был пёстрый - с красными корабликами, жёлтыми маяками, синими птицами - прозрачный, воздушный… «Нет, - подумал он, - это произошло не здесь. Я начал говорить, меня перебили… да, да, главный механик… потом мы вдвоём отошли к скамейке…» Он спустился с бетонного парапета. Огляделся.

Скамейки не было. Но старик знал, что она стояла здесь, именно здесь. Он нагнулся, присел и увидел вмятины в асфальте - следы, оставленные ножками скамейки. Улыбнулся, потрогал асфальт. Сквозь трещины пробивалась трава - уже ссохшаяся, жёлтая.

Он хотел вспомнить слова, сказанные в тот вечер, и не мог. Он даже не мог припомнить, что она тогда ответила. Он твёрдо помнил только одно: над ракетодромом звучала «Богатырская симфония». Слова - такие важные и бессмысленные - не запомнились.

Осталась музыка. Потом каждый год в этот день они слушали «Богатырскую симфонию». Каждый год - если он был на Земле, и если они встречали этот день вместе. Так прошло тридцать шесть лет. Она умерла, и он остался один.

Старик гладил жёлтую, жёсткую траву, пробившую асфальт.

Где-то над головой послышалось шипение, треск.

Он поднялся, сердце тревожно билось. Старый репродуктор выдохнул музыку.

Шелест ветра, плеск воды, далёкие и непонятные ночные звуки - всё растворилось в музыке. Старик неподвижно стоял, глядя в пространство. Он слышал торжественный марш, и, повинуясь мелодии, в памяти мгновенно возникали и так же мгновенно исчезали картины. Музыка была мягкой, прозрачной, светлой.

Она поставила между прошлым и настоящим какуюто невидимую, но явственную преграду. Воспоминания постепенно отодвинулись, окрасились в спокойные тона.

Старик закрыл глаза, голова у него кружилась.

Музыка накатывалась шумящими волнами, смешивала в водовороте звуков радость и грусть, смывала с души наносное, тяжёлое. Старик почувствовал прикосновение к плечу, вздрогнул, обернулся. Перед ним стоял юноша.

- Ракета…

Старик не ответил, и юноша громко повторил:

- Ракета!

Они пошли к озеру. Звенящие аккорды арфы ещё дрожали в сыром, морозном воздухе. Ветер усилился.

Вода набегала на пологий бетонный парапет и с шумом стекала в чёрный провал озера.

В небе, над ущельем, возникли две яркие жёлтые точки, заискрились, стёрли окрест лежащие звёзды.

Ракета быстро снижалась. Ионный двигатель оставлял едва видимый след - слабое, сразу же гаснущее голубоватое мерцание. Вспыхнули, на миг ослепив старика и его спутника, прожекторы, установленные в скалах. Синеватые лучи осветили звёздный корабль. С этого момента старик перестал слушать музыку.

Он видел ракету сорок лет назад; с тех пор всё изменилось, но ракета осталась такой же, какой была. Жёлтый свет её бортовых фар смешивался с синими лучами прожекторов, и продолговатый бескрылый корпус казался зелёным. Блестела ажурная сеть антенн. Отчётливо слышалось потрескивание, сопровождающее работу ионного двигателя.

Это потрескивание вызвало у юноши улыбку. Он много раз видел снимки ракеты, знал её устройство, но сейчас всё в ней представлялось ему до глупости смешным и нелепым. Ракета была очень мала: шестьдесят метров в длину и три метра в поперечнике. Она походила на мощные ядерные звездолёты не больше, чем лодка на корабль. Обтекаемая форма казалась юноше жалкой: он видел в ней только свидетельство того, что ракете нелегко было пробивать земную атмосферу. Тонкие стержни антенн напоминали о заре радиолокации. И, наконец, потрескивание ионного двигателя вместо слитного, звенящего гула ядерных кораблей…