Евгений Гаркушев - Близкие миры

Николай практически не сомневался, что в живых его оставлять не собираются. Везли с открытыми глазами, сейчас не скрывают лиц. Или непрофессионально, что маловероятно для людей, организовавших такую быструю и успешную операцию, или заранее продумано. Больше Давыдов никого, кроме них, не увидит.

Разглядывая захвативших его людей, Николай вдруг вспомнил о том, с кем затевается война. Война, сама возможность которой крайне его удивила. Может быть, они вовсе не японцы, а монголы?

Подобная версия могла быть подвергнута серьезной критике. Монголы не носят кимоно. Их национальная одежда – дэл, расшитый халат. А вот сапоги они действительно носят. С загнутыми вверх носами – чтобы не взрыхлить и не оскорбить землю. Называются такие сапоги гутулы. Но почему бы, однако, монголам не надеть кимоно? Все же Япония ближе, чем Европа, и монгол в кимоно, возможно, будет выглядеть эстетичнее, чем монгол в костюме и галстуке…

А еще могло быть и так, что Монголию в этом мире в свое время захватили японцы. Это все-таки другой мир. История могла развиваться здесь по-другому. И тогда становится понятной и роль Монголии в политике, и некоторое изменение национальной одежды и национального менталитета.

Впрочем, все вышеприведенные рассуждения, может быть, и имели бы смысл, окажись Николай на территории вероятного противника. Попросту говоря, в Монголии. Но, как бы ни развивались, исторические события на Востоке в этом мире, как бы ни одевались японцы, монголы и любой другой народ, разгуливать в национальных одеждах неподалеку от столицы России, или, если на то пошло, Евразийского Союза, было чересчур экстравагантно! Может быть, и не так смешно, но слишком самонадеянно. И еще эти мечи за спиной!

– Так что же ты не рассказываешь? – прервал раздумья Николая Шарп. – Особого предложения ждешь? Ты бы поторопился…

– О чем не рассказываю, простите? – уточнил Давыдов.

– Ну уж не о вашей внутренней и внешней политике. О теории выхода в теории отображения, – музыкальным голосом пропела госпожа Игами.

– Вот вы о чем! – с некоторым усилием рассмеялся Давыдов. – А об этом я, ребята, ничего не знаю.

– Что ж, это нехорошо, – процедил Джонсон. – Но такой поворот событий мы, конечно, предвидели.

Бритый, который, казалось, только и ждал этого момента, обхватил сзади Давыдова могучими ручищами:

– Куда его? В секретную комнату?

Шарп сделал какое-то движение головой, но госпожа Игами загадочно улыбнулась и мановением руки остановила громилу:

– Пока не надо. Помести его в подвал.

– Не слишком ли ты много на себя берешь? – Джонсон, видимо, выступал за решительные меры. Николай уже понял, что секретная комната – это похуже подвала.

– Нам нужно посоветоваться, – все так же загадочно ответила девушка. – Зачем начинать ломать кости господину Давыдову прямо сейчас? У него может стоять блокировка… Да уведи ты его наконец, идиот!

Последняя гневная фраза была обращена к Бритому, который замешкался, то ли желая послушать разговор хозяев, то ли не получив точной и непротиворечивой команды.

Верзила перехватил Давыдова поудобнее, видимо полагая, что идти самому для того – непозволительная роскошь, и без труда потащил куда-то в недра дома. В дверях Николай ухитрился оглянуться. Глазам его предстала странная картина. Мужчина, которого назвали Джонсоном, вдруг стач слабо светиться и словно бы даже мерцать. Пленный математик не смог рассмотреть как следует – Бритый выволок его в темный коридор, пару раз зацепив о стены, и начал спускаться по лестнице.

Большого значения странным эффектам с Джонсоном Николай не придал. Бритый так сдавливал его, что вполне мог задеть какой-то нерв, в том числе и отвечающий за зрительное восприятие.

Добравшись до железной двери, Бритый распахнул ее, впихнул Давыдова внутрь и приказал:

– Не воркошись!

Слова такого Николай прежде не слышал, но смысл его был более чем ясен. Когда дверь захлопнулась, пленник оказался в полной темноте.

Решив, что попытка исследовать свою камеру не будет расценена как «воркошение», да и слушаться во всем своих тюремщиков не стоит, Давыдов развел руки и аккуратно принялся ощупывать пространство вокруг себя.

Здесь не было ни кровати, ни стульев, ни какой-то другой мебели. Проем двери, шершавые стены, голый холодный пол. Впрочем, один предмет обстановки в помещении все же имелся. В углу стоял унитаз со сливным бачком. Судя по всему, в рабочем состоянии. Вода в бачке едва слышно булькала.

Радостного в такой находке было мало. Нет, унитаз, конечно, достижение цивилизации и весьма полезное устройство. Без него могут возникнуть серьезные неудобства. Но наличие унитаза в комнате показывало, что это все-таки не комната, а тюремная камера. Рассчитанная на довольно долгий срок содержания заключенных.

Умывальник и кран с водой отсутствовали. Предполагалось, видимо, что пленники удовлетворятся бачком унитаза. Хотя Давыдову хотелось пить, утолять жажду водой из бачка он не стал.

Возможно, Николая и не собирались держать здесь долго. И это тоже не радовшто. Любопытно, кладбище у этих самураев тоже в подвале?

Сидя на холодном полу, привалившись спиной к такой же холодной стене, Николай размышлял о тех, кто его похитил.

Это могли быть обычные бандиты, и они потребуют за него выкуп. Разговоры об информации, которую нужно им выдать, о секретных планах – для отвода глаз. Такая версия нравилась Николаю больше всего. В том смысле, что она была самой приемлемой для него. Скорее всего, бандиты оставят заложника в живых и не будут сильно над ним издеваться. Разве что в показательных целях.

Следующий вариант – политические противники. От этих пощады ждать не стоит. Но зачем враждебным политикам похищать его? Если уж они решились на «мокрое» дело, вкололи бы большую дозу нитроглицерина в вену, выбросили из машины в пригороде – и прощай, депутат Давыдов! Надеяться же, что публичный политик изменит свои взгляды после камеры пыток, по меньшей мере наивно. Наоборот, оказавшись на свободе, он с утроенной мощью обрушится на оппонентов.

И, наконец, самая неприятная – теория внешних врагов. К врагам можно отнести и зарубежные спецслужбы, и организации, конкурирующие с Институтом физики, и радикально-террористические группировки, и ячейки фанатиков-самоучек, пытающихся самостоятельно построить вечный двигатель. Давыдов не знал, есть ли на самом деле такие ячейки энтузиастов, строят ли они вечный двигатель и имеют ли средства для воплощения своих проектов в жизнь. Но почему бы им и не существовать? Относительно же возможной активности остальных трех категорий врагов он нисколько не сомневался.

Конечно, Николаю не давала покоя странная одежда его тюремщиков. Именно она наводила на мысль о сумасшедших, маньяках и опасных оригиналах. Кимоно с мечами – это даже не маскарадный костюм… Нечто гораздо большее. И. наверное, более страшное…