Евгений Гаркушев - Грани матрицы

Теперь мы выстроили заложников на заднем плане, сами уселись в кресла и приготовились отвечать на вопросы журналистов в прямом эфире. Забавно, что и говорить. Если бы не было так грустно.

Журналистов разных компаний мы видели в разных секторах большого монитора. У каждого – своя камера, свой доступ к линии. А наш компьютер свел многоканальный сигнал на один монитор.

Всего в девяти секторах на экране мы видели восемь журналистов и ведущего. Еще на трех мониторах слежения, показывавших нам движение войск вокруг станции, компьютер время от времени случайным образом включал трансляцию с разных телевизионных каналов – чтобы мы могли убедиться, что находимся в эфире.

– Сейчас мы станем разливаться соловьями, а нас под шумок возьмут, – шепнул мне Вороненко.

– Да ни за что! Штурм в прямом эфире… Я начал возражать, но понял, что для современного общества такое зрелище – лакомый кусочек. Ну да ведь не на потеху же публике будут действовать спецслужбы!

– Начали! – объявил седовласый представительный ведущий в левом верхнем углу монитора. – Право задать первый вопрос – гражданину Элроузу, телекомпания…

Вороненко перебил ведущего.

– Пусть первый вопрос задаст единственная девушка среди присутствующих. Уступим место даме.

Полагаю, моему напарнику, как и мне, было безразлично, в каком порядке пойдут вопросы. Нужно было показать себя хозяевами ситуации, что он и сделал.

– Зачем вы решили захватить станцию? – громко спросила девушка.

Вопрос, прямо скажем, не отличался оригинальностью.

– У нас не было другого выхода, – в один голос ответили мы.

Хотя и не договаривались. Просто, если люди мыслят одинаково, они часто начинают говорить вместе. А подчас и одно и то же.

– Вы собираетесь расстреливать заложников? – спросил Элроуз, которого обошли на первом вопросе.

– Естественно…

Мы начали вместе, но потом я толкнул напарника ногой – отвечать нужно по очереди.

– Естественно, нет, – заявил я. – Более того, мы готовы отпустить половину людей, а именно, взятых в плен военных – кроме лазутчицы. Ученые нужны нам для контроля над пультом управления станцией, девушку мы оставим для собственной безопасности – она слишком много знает.

– Ваши требования?! – чуть ли не взвизгнул пожилой журналист с обширной лысиной. Вокруг лысины буйно росли и торчали во все стороны кучерявые волосы. – Вы не объявили о своих требованиях! И утверждаете, что захватывать станцию было необходимо! Все подонки, преследующие корыстные интересы и одержимые параноидальными идеями, так говорят! Зачем вы подвергаете опасности жизни тысяч людей? Какое вы имеете на это право? Кем вы себя вообразили?

За кадром раздались хлопки виртуальных зрителей. Спецэффект, конечно. Какие уж там зрители? Хотя нынче все может быть…

– Мы не подвергаем опасности людей, – начал отвечать Вороненко. – У нас нет планов взрывать станцию. Напротив, мы помешали проникновению на территорию ГигаТЭЦ боевиков-экстремистов. Этот факт могут подтвердить многие представители спецслужб и охраны. Опасности подвергнутся люди, посланные властями, да и то лишь в том случае, если пойдут на штурм. А мы захватили станцию с единственной и простой целью – остаться в живых. У моего напарника не было выбора. Он и его близкие были бы убиты, если бы он отказался участвовать в этом деле. Да и меня заставили работать на охрану станции, не слишком заботясь, нравится ли это мне.

– Вы считаете, что подобные объяснения оправдывают терроризм? – заверещал журналист. – Любой может сказать – меня заставили! И прикрываясь этим, творить гнусные злодеяния. А ты – ты вообще предатель! Тебя ведь наняли для охраны, а ты переметнулся к врагу! На это что скажешь?

Мой партнер улыбнулся.

– Скажу, что судить могут только победители. Причем проигравших. Так что из вас судья никакой. Попрошу избавить меня от демагогии. Мы хотим общаться с представителями прессы, настроенными более конструктивно. Без взаимных оскорблений под улюлюканье толпы.

– И еще – мне показалось, что кто-то назвал нас подонками, – добавил я. – Легко бросаться словами, когда сидишь в теплой студии, у тебя правильный идентификатор и расчетная карточка, на которой лежит несколько десятков тысяч. Приди сюда и скажи это мне в лицо. В это время я отложу оружие в сторону. Или ты можешь взять с собой любое оружие.

Со стороны виртуальных зрителей раздался негодующий свист. Впрочем, доносился он словно бы издалека.

– Мы не вступаем в переговоры с террористами! – истерически прокричал лысо-кучерявый.

– Уже вступили, – сказал я. Ведущий передал слово более умеренному интервьюеру.

– Правда ли, что вы – клоны известного в прошлом писателя Воронова? – спросил интеллигентный седой мужчина.

– Об этом лучше спросить у тех, кто, используя современные технологии, дал нам жизнь, – ответил я. – Мы очнулись в довольно странных местах при странных обстоятельствах. И имеем воспоминания человека, жившего несколько десятков лет назад. Кто мы? Это философский вопрос. Я – это я. Осознающая себя личность. Мыслю – следовательно, существую. Вопрос самоидентификации не стоит главным в наших приоритетах.

Спустя несколько секунд на одном из каналов началось интерактивное шоу «Позиция», главным вопросом которого были права клонов. В частности, обсуждалось: что делать с нами? Я подивился оперативности современного телевидения и оставил шоу на одном из мониторов. По итогам первого голосования восемьдесят процентов зрителей, поддавшись на уговоры одного из ведущих (всего их было двое, и каждый отстаивал свою точку зрения), заявили, что такое непотребство нужно уничтожить любыми средствами. То есть самое лучшее – безболезненно нас усыпить. Двадцать процентов опрошенных готовы были в крайнем случае взорвать нас вместе со станцией и находящимися там людьми – «чтобы не создавать прецедента».

Не знаю, на самом ли деле так думали телезрители или кто-то подыгрывал спецслужбам. А может быть, и нам – это как посмотреть. Но ведущий пресс-конференции, по своим каналам вызнав, что я включил на одном из мониторов «Позицию», тут же дал результаты шоу в эфир. Популярность «Позиции» взлетела до небес, а телезрители, включившие пресс-конференцию, были вынуждены наблюдать довольно глупую и тенденциозную дискуссию ведущих-актеров, скорее всего не разделявших точку зрения, которую им приходилось отстаивать.

– Вот видите – у нас действительно нет выхода, – тонко улыбнувшись, прокомментировал результаты опроса зрителей Вороненко. – Право на жизнь выше права частной собственности. Как вы считаете, может быть, нам и вправду стоит взорвать станцию вместе с собой?