Евгений Гаркушев - Обойдемся без магии!

– Скоро вернусь, – коротко объяснил я. – Присмотрите за Лакертом. В случае опасности вышибите ему мозги, но не давайте переполошить соседей. Пьяный на войне – трижды преступник. Если дело пойдет так дальше, мы будем вынуждены его оставить. Сидите тихо, никого не пускайте, кто бы и что бы вам ни говорил. Я покажусь вам в кухонном окне, когда вернусь.

Быстро подправив заточку на своих мечах, я приладил их за спину, поверх темного плаща. Надел черную меховую шапку. Лицо и руки смазал жиром и копотью из очага. Сапоги на мне были черные.

Сгустком тьмы я вышел в ночь. В свете звезд нетренированному глазу разглядеть меня было невозможно. Луна еще не показалась из-за горизонта.

Собаки за высокими заборами при моем приближении начинали жалобно скулить. Они не слышали звука шагов, не видели никого во тьме, но чуяли запах. Времени и возможности избавиться от собственного запаха у меня сейчас не было.

Редкие прохожие меня не замечали. Они торопились убраться с темных, опасных улиц и реагировали только на блеск стали или топот патрулей.

На торжище ворочались люди. Не успели уйти солдаты и обыватели, как сюда снова вернулись купцы. Несмотря на опасность, дела их шли хорошо. Много денег было выброшено на рынок, большая потребность в разных товарах имелась и в войске Лузгаша, и среди жителей Бештауна и его окрестностей. От купцов пахло надеждой и страхом.

Между ставкой Лузгаша и городом рыскали почти бесшумные дозоры. В кустах расположились часовые. Обойти их стоило немалого труда. Впрочем, думаю, дозоры охраняли ставку не только со стороны города. Со стороны гор и степи охрана, очевидно, была еще крепче. Ведь мало какой враг полезет к повелителю полмира напрямую.

К счастью, фонарей дозорные не носили. Они сами полагались на скрытность. А вот частокол, ограждающий ставку, освещался редкими чадящими факелами.

Подходя к ограде, я сначала пригнулся, потом опустился на четвереньки. Последние метров тридцать пришлось ползти.

Частокол, к счастью, не был сплошным. Полежав под ним минут десять, с помощью слуха, обоняния и отчасти зрения я выявил расположение двух дозорных за забором. Они стояли редко. До того, что сторожил справа, было метров сто. До левого – метров пятьдесят.

Коротким мечом я аккуратно прорезал в ограде из толстых деревянных прутьев щель – тридцать сантиметров высотой, полметра шириной – только чтобы пролезть. Нить с погремушками из жестянок проходила выше, ее я не задел. Проскользнув под оградой, я вновь встал на четвереньки, а отойдя немного, поднялся на ноги. Теперь проще было выдавать себя за своего.

Шатер Лузгаша было нетрудно узнать. Сооружение высотой метров в пять из алого материала, освещенное со всех сторон масляными лампами и факелами, невольно притягивало взгляд. Время от времени к нему, гортанно крича, подходили курьеры. Некоторых пускали внутрь, некоторые заходили в длинную и низкую зеленую палатку поблизости от шатра. Там, наверное, жили старшие командиры или располагался походный штаб.

Используя эту палатку и тень от нее как прикрытие, я приблизился к шатру повелителя Луштамга метров на сорок. Вокруг шатра на расстоянии метров десять друг от друга стояли цепью копейщики. Но эти воины, которые должны были нести стражу особенно бдительно, на деле почти спали на своих постах. Они были уверены в том, что внешние часовые остановят любого врага, и готовы были лишь обратить в бегство собственных солдат, по недоразумению или с пьяных глаз забредших в сторону начальственных палаток.

Каждые пять минут часовые тихо подавали голос. Со стороны перекличка звучала примерно так:

– Ных!

– Тых!

– Пых!

– Быг?

– Гах!

– Дах!

– Тех!

– Ках!

– Уса?

– Нам!

И так далее. Смысла в выкриках часовых я не уловил, системы – тоже. Скорее всего, это был обмен паролями, благодаря которому можно было узнать, на месте ли твои соседи, не занял ли враг место часового. От переклички к перекличке слова не повторялись. Думаю, постояв перед строем с полчаса, я бы разобрался в системе паролей и отзывов. Но это было ни к чему. Я не собирался «убирать» кого-то из часовых – они мне просто не мешали. А их вопли даже помогали, заглушая посторонние звуки.

После того как я вполз на территорию лагеря, я перешел на третий уровень сознания. На второй я вышел сразу после того, как покинул дом. Теперь я тенью проскользнул между двумя часовыми, которые даже не подозревали, что человек может так быстро двигаться. Легкий шорох да посвист ветра – и я уже у стены зеленой палатки.

Нужды забираться внутрь у меня не было. О чем шел разговор, я слышал через ткань. Мне даже были видны силуэты говоривших. Один – в рогатом шлеме. Другой – лысый, с длинными усами. Третий – в мохнатой шапке. Четвертый – широкий, как бочонок, коротко стриженный.

Разговаривали чужаки на своем диалекте, но я понимал их, так как изучал в свое время Истинную речь, от которой произошли все языки, наречия и диалекты. Как ни коверкай Слово, ничего принципиально нового не придумаешь. И назовешь ли ты воина «шартр», «уме», «солдат», «канпан» или «хорхму», дела это не меняет. Потому что суть слова – не в звуках, а в идеях, которые за ним стоят. И когда человек говорит, он лишь выражает звуками идею.

Толстый, который был здесь главным, излагал концепцию действий мелких отрядов. Это было бы любопытно, если б я собирался вести военную кампанию с войском хотя бы в три тысячи человек, но совершенно не интересовало меня в данный момент. О генеральном плане и направлении основного удара офицеры Лузгаша не говорили, а какие ключевые высоты займут сотни всадников и копьеносцев, как и откуда будет подвозиться им провизия и фураж – не мое дело. Пусть об этом болит голова у Лузгаша.

В зеленой палатке явно не занимались тайными операциями и большой политикой. Здесь собрались вояки. Разговор с фуража и кормежки для солдат плавно перешел к развлечениям. Как развлекаются ребята Лузгаша, я слушать не стал – слишком это было омерзительно. Того и гляди не выдержу, начну рубить всех подряд. А пришел я сюда не за этим.

Обогнув угол зеленой палатки, я вышел на освещенное место. Вышел с умом – чтобы любому было ясно, что я и есть часть палатки.

Результаты осмотра меня удовлетворили. Прямо перед входом в шатер Лузгаша дежурили четыре воина или вооруженных шамана, монотонно бубнивших мантры или молитвы. Повелитель Луштамга знал толк в охране. И шаманы при деле, и благочестие соблюдается, и то, о чем разговаривают в шатре, услышать трудно.

Я не собирался входить в гости к Лузгашу через главный вход. Хоть это и унижало мое достоинство, я опустился на живот и змеей пополз к стене. Будем надеяться, что холмик, который я образую на вытоптанной и выжженной земле вокруг шатра, дозорные не заметят.