Кир Булычев - Поселок

— Вот и моя первая статья в «Космозоологию», — проговорил Павлыш. — Особенности симбиотических сообществ на планете… как она называется?

— Вы можете думать о посторонних вещах. Вы очень хладнокровный, Слава. А я сейчас умру от отвращения.

— Вы только задумайтесь, какими отвратительными мы кажемся этим существам…

Белая безглазая морда исчезла. Лимончики засуетились еще больше — видно, испугались, что их дом ушел. Салли вызвала Клавдию.

Клавдия кинула лишь один взгляд на лимончиков и тут же принесла свою камеру, уже распакованную и готовую к работе. Горький упрек в адрес Павлыша.

Черный хлыст ударил по стеклу, распоров одного из лимончиков, и его сок желтыми потеками пополз по стеклу. Остальные лимончики замерли. Хлыст полз медленно, расширяясь, пока не превратился в полосу шириной сантиметров десять. Полоса сложилась в трубку, и лимончики начали послушно в нее проваливаться. Через несколько секунд стекло стало пустым, только остатки желтого пятна напоминали о трагедии, которую они сейчас наблюдали.

— Мы до сих пор не включили внешние камеры, — напомнила Клавдия. — Даже не знаем, что творится снаружи.

— Спасибо, что не забыли мои детективы, — сказал Павлыш.

— Пожалуйста, вспоминайте иногда о своей работе.

— Я помню. Я даже помню латынь. И могу давать страшные названия всем гадам, которых мы увидим за окном. Для этого берутся латинские слова со значением «гадкий, страшный, отвратительный» и добавляется имя открывателя. Нам с вами представляются широкие возможности.

Клавдия вышла.

Салли посмотрела ей вслед.

— Когда решите кого-то назвать моим именем, поищите не очень гадкое латинское слово.

— Вашим именем мы будем называть только мотыльков, — пообещал Павлыш.

В жилом отсеке Клавдия звенела посудой. Накрывала на стол.

— А здесь может быть разумная жизнь? — спросила Салли.

— Вряд ли. Тестовские пробы ничего не обнаружили. Да и общий биологический уровень развития низок.

— А все-таки?

— «Все-таки» мы сможем сказать, когда будем улетать отсюда.

— Я очень люблю новые планеты. Сначала полная темнота. Как будто ты только что родился. А потом начинаешь вживаться в этот мир. И становится светлее.

Павлыш снова подошел к иллюминатору. Мелкие насекомые ползали по стеклу вокруг желтых подтеков. Снег прекратился. Лес был пуст, насторожен.

«До чего мы здесь чужие, — подумал Павлыш. — Маленькие кусочки протоплазмы в пластиковой оболочке. Поймем ли мы этот мир? Отвергнет ли он нас? Или просто не заметит нашего присутствия?»

— Ближайший человек находится в миллиардах километров отсюда.

— Ну вот, — отозвалась Салли. — Зачем угадывать мои мысли?

— Но миллиарды километров не так уж и много, — заверил Павлыш. — Наше существование зарегистрировано везде, где только можно. В космофлоте, на Земле-14, в Дальней разведке, в ЦКИ, нам идет стаж и насчитываются премиальные недели. Если с нами что-то случится, поднимется большая буча — спасательные крейсеры кинутся сюда со всех концов Галактики…

— А если опоздают?

— Для того чтобы не опоздали, — произнес Павлыш назидательно, — мы должны себя хорошо вести и слушаться тетю Клавдию. И ничего плохого не случится. Главное — мыть руки перед едой.

— Я догадалась, — сказала Салли. — Вам одиноко, и вы уже жалеете, что полетели с нами.

— Ни в коем случае.

Павлыш продолжал смотреть на лес. Ему хотелось увидеть в нем хоть какое-нибудь движение, жизнь. И ему показалось, что деревья начали медленно, будто вступая в сомнамбулический танец, покачивать ветвями, изгибать стволы, подчиняясь общему, как бы рожденному отдаленным боем барабанов ритму.

Станция поиска затаилась на краю большого леса.

После первых двух дней активности, суматохи, установки купола, разгрузки наступила тишина.

Никто не выходил из станции, и ее тонкие двойные стены заглушали любой звук, раздававшийся внутри.

Неподвижное не пугает.

Лес начал привыкать к тому, что рядом с ним живет чужое.

Павлыш, хоть и был очень занят в эти первые дни, с любопытством наблюдал за процессом вживания станции в новый мир. Тем более что уже были включены камеры внешнего наблюдения, работал метеопункт, а буры, установленные под геокуполом, принялись шустро вгрызаться в землю — началось познание леса и земли, объективное, не связанное с органами чувств, потому что приборы немедленно кодировали информацию. А закодированные понятия ведут к обобщениям закономерным, потому что все планеты состоят из одних и тех же элементов, даже чаще всего в тех же сочетаниях, а живая природа подчиняется общим законам генетики и состоит из тех же белков в любом месте Галактики. Разница не в биологической сущности, а во внешних особенностях. Поэтому Павлыш все время ощущал неудовлетворенность от расхождения между накоплением объективных знаний и полным чувственным неведением.

Он понимал, что безумие — выйти наружу, глубоко вдохнуть этот живой, не стерилизованный воздух, размять в руке лист дерева или сорвать травинку и понюхать ее. Он знал, что за спокойствием окружающего мира таятся силы, враждебные человеку, не потому, что они направлены именно против человека, а потому, что они абсолютно чужды ему, не знают его и постараются отторгнуть, как только он попытается войти с ними в контакт.

На третий день утром Павлыш собрался запустить первый биоскаут.

Всего биоскаутов было три — им предстояло обследовать атмосферу, регистрируя химический и биологический состав ее на разных высотах. Подобные же скауты были и у Клавдии, но их задачей было снятие геологической карты планеты. Разница была в том, что, в случае необходимости, Клавдия могла заставить скаут опуститься на землю и даже провести опытное бурение. Скауты Павлыша — накопители информации, о которой они сообщают по возвращении. Тогда Павлыш проглядывает препарированный скаутом отчет, просматривает снимки, определяет точки, куда следует отправляться самому.

Павлыш прошел низким овальным коридором в свою лабораторию.

Скауты ждали его, лежа на высоких подставках. Павлыш по программе, разработанной давно и для всех стандартных ситуаций, должен был на первом этапе послать скауты ромашкой. Каждый вылет соответствовал лепестку ромашки. Длина «лепестка» — пятьсот километров, высота полета варьируется. Эллипс первого лепестка проходил на высоте тридцати километров, все последующие опускаются ниже. Таким образом исследуется как бы цилиндр атмосферы высотой тридцать километров, диаметром тысячу.

Сама процедура запуска была несложна. Задав скауту программу, Павлыш включал запуск, и дальнейшее происходило без его участия.

Скаут подмигнул ему зеленым огоньком готовности, подставка пришла в движение, поднимая скаут к куполу, в котором открылось отверстие, достаточное для выхода в атмосферу. Павлыш, закинув голову, увидел серое облачное небо. Капля дождя упала на шлем скафандра. Павлыш стер ее перчаткой.