Виталий Сертаков - Проснувшийся демон (сборник)

Озерники выдвинули обязательное требование, чтобы старший Рубенс поехал вместе с президентом. Михаил был единственным в Питере человеком, которому они доверяли. Колдуны размещались в двух затянутых шкурами экипажах. В переднем ехал Черный Дед Савва с двумя Сынами и двумя женщинами. Артур так и не понял, были это настоящие сыновья или нет, и кем приходились старику молодухи, которые выходили размяться только в присутствии своих мужчин.

Определить возраст Саввы не представлялось возможным. Ему в равной степени можно было дать и полтинник с хвостиком, и семьдесят. Колдун кутался в волчью шубу, на ногах носил меховые унты, а короткие седые волосы украшало несколько цветных повязок с подвешенными монетками и амулетами. На шее у всех троих Озерников болтались бусы из сушеных волчьих ушей.

Во вторых санях везли волков и летунов, их полог постоянно был задернут. Там же везли фураж и какие-то неведомые инструменты, завернутые в грубую ткань. На остановках Сыны по очереди ухаживали за лошадьми, женщины разогревали пищу, а Дед молча курил трубку, отказываясь вступать в разговоры с чужаками. Когда он хотел что-то сообщить президенту, то использовал в качестве переводчика Рубенса.

Поев, Сыны относили чашки с мясом в зашторенный фургончик. Коваль прислушивался к поведению собак. Волкодавы обходили вторые сани с заметной робостью.

Запах от хищников шел такой, что кони чингисов порывались свернуть в сторону…

Летом Артур рискнул бы отправиться по трассе на паровиках или даже на дизельных грузовиках. Орландо более-менее привел в порядок уже пять "супермазов" и больше пятнадцати легковушек. Топлива хватало, но в эту пору колеса наверняка завязли бы в сугробах. Пришлось спешно снарядить десяток саней и прокрутить эту операцию от имени Рубенса: якобы губернатор собрался с визитом в Минск.

Хуже всего дело обстояло с охранением. Коваль не мог взять с собой целый полк, это сразу вызвало бы пересуды. Кроме того, Дед Савва предупредил, что через московские чащобы сможет провести максимум пятнадцать человек. Коней и прочих зверушек - пожалуйста, а вонючих человеков - строго ограниченно…

Когда караван пересек Волоколамское шоссе, Артур предположил, что Озерники собрались наматывать круги вокруг заброшенной столицы. Однако Савва твердо держал направление, пока не выбрались к разрушенному мосту под Можайском. Последние часы продвигались шагом: древнее шоссе лежало под снегом, лошади вязли по грудь, и приходилось постоянно орудовать лопатами, расчищая дорогу. Москва-река не закрылась окончательно, по центру оставалась полоса черной воды, в которой плавала ледяная крошка. К вечеру поднялся нешуточный буран, и Савва решил отложить переправу до рассвета. Лошадей не распрягали, только укрыли попонами, расположили сани по кругу и разожгли три больших костра.

Чингисы со своими лохматыми овчарками несли вахту. К ночи буран усилился, в трех шагах ничего нельзя было разглядеть. Пропали из виду огни Можайска, пропали верстовые столбы, река превратилась в белую змею. Под неумолчный вой ветра опустилась темнота.

Рубенс тронул президента за рукав и показал на восток. Над дикими лесами, выросшими на месте столицы, трепетало розоватое зарево.

Коваль раньше считал рассказы о жарких лесах сказками, но теперь сам убедился в искренности путешественников. Даже на расстоянии в тридцать километров от границы раскачавшейся земли распространялось едва заметное тепло.

Среди русской затяжной зимы, откуда ни возьмись, появился тропический оазис.

Он не хотел ничего знать о том, что здесь происходит. Не испытывал ни малейшего желания сюда возвращаться, тем более теперь. Этот отвратительный розовый свет и жар, идущий из заколдованных дебрей, его нисколько не манили. Однако отступать было поздно.

Озерники подписали договор…

Утро началось с раскопок. Сани заметало до верхних деревянных бортиков, полозья намертво прилипли ко льду, лошади походили на сугробы. Когда справились с заносами, оказалось, что по мосту всё-таки можно проехать, если срубить парочку деревьев. Часа за два соорудили приличный настил и осторожно перебрались на южный берег.

Еще через час караван бодро полз на восток по старому Минскому шоссе. Здесь местные ковбои раскатали приличный санный путь, а под Кубинкой отряду встретился допотопный угольный паровик, переделанный из трактора. Паровик тащил за собой полозья со свежесрубленными елями, и Коваль сразу отметил, что вид у деревьев непривычный. Только подъехав вплотную, он понял, в чем дело.

Это были не целые елки, а всего лишь кривые еловые ветви метров по десять длиной, обрубленные с обоих концов. Одним концом они, видимо, крепились к стволу, а другим, не менее толстым, уходили в землю, образуя новую корневую систему. Кое-где с коры свисали комья жирной, не по-зимнему мягкой земли. Яркие десятисантиметровые иглы казались от души намазанными зеленой краской. Даже мертвая, ель буквально дышала жизнью и походила скорее не на дерево, а на плененного связанного великана. Сидевшие в паровике чумазые дровосеки с изумлением смотрели на полушубки гвардейцев.

– Она наступает… - заметил Рубенс.

– Кто "она "?

– Я слышал, можайские называют ее теперь Зеленой столицей. Самые лихие подбираются и рубят крайние деревья. Толкуют, древесина превосходная, крепче железа. Пять топоров затупишь, пока ветку отрубишь… Хорошие деньги за такое дерево дают, потому и рискуют. Опять же, болтают, что многие с такого промысла не возвращаются.

Коваль смотрел вперед и не верил своим глазам. Он снял рукавицу и выставил ладонь навстречу ветру, затем откинул полог и встал во весь рост. Отправляясь на юг, он обходил эти края, и подчиненные знали, что президент не любит говорить о Москве. Иногда до него доходили отрывочные сведения о сгинувших экспедициях, о насекомых, выползающих из чащи посреди зимы, о горячих ветрах, растапливающих снег.

Он только отмахивался. За годы ни разу не залетел сюда на драконе. Хранители обещали, что рано или поздно всё уляжется. И наступит благодать.

Теперь он видел эту пугающую благодать своими глазами. Климат резко менялся. После указателя "Кубинка" наст стал слежавшимся, лошадки потянули резвее, и караван плавно перешел на рысь. Под ноздреватым снегом проглядывала пожухлая трава, воздух над потемневшими ложбинами дрожал и слабо переливался. Десятка два мужиков ломами разбивали дом у дороги и укладывали кирпичи на подводы. Они работали в одних рубахах, от разгоряченных тел валил пар.

– А ну, стой! - Артур подозвал Митю. - Узнай у них, почему ломают? Здесь что, больше никто не живет?

Вместе с чингисом к саням подбежал деревенский Старшина, косоглазый мужик в лисьем треухе и безрукавке. Узнав президента по картине, висящей в сельском клубе, он молодцевато вытянулся.