Виталий Сертаков - Мир Уршада (сборник)

Пятого числа того же месяца ходжа Лалай, сын Али Надира, будучи по закону правомочным распоряжаться своим имуществом, согласно своду Кижмы, сделал заявление в такой форме: «Продал я продажей окончательной, нерасторжимой, подлежащей исполнению, действительной, единовременной, правильной… дому Касиму Саади, сыну покойного Наджани Саади… целиком и полностью мульковый тимчэ, принадлежащий только мне, состоящий из шести домов, колодца и двух дехлизов, площадью в сто девяносто гязов, считая строительными гязами славного города Джелильбада.

Указанные владения расположены между улицей мудрейшего эмира Эль-Масжида и стеной крепости упомянутого города; одна граница примыкает к дуккану маулана Саида, частично к арыку, в шести гязах к востоку от дома шейха Омара, еще одна граница к дуккану Науруз-хани… со всеми правами и выгодами, со всем малым и великим, что в нем находится или к нему относится… за сумму в четыреста динаров чистого серебра султанского чекана весом в один мискаль. С взаимным обменом эквивалентов сделки и с законной гарантией за ее выполнение, с участием оценщика недвижимости, без обмана и мошенничества и без порочного условия обратного выкупа. И отказался я согласно с законом от всяких претензий к покупателю, от иска за обман и принуждение… И было это упомянутого числа в присутствии доверенных лиц. Свидетельствовали судья Мухаммед Гулейни, хафиз Али Хан и мулла Ясир Хор Азиз, ныне покойный…»

— И на хрена нам ваши сказки? — перебил Владимир Иванович. — Ты нам тут про Хоттабыча читать собрался? Ладно, пошутили, и привет. Было приятно познакомиться. Вы же понимаете, что просто так требовать деньги бесполезно…

— Весьма прискорбно, что вы не услышали нас, — Ромашка кивнул водомеру.

— Не надо! Не надо! — От крика «хорька» блондинка снова встрепенулась, а сидящего в углу младшего риелтора пробила икота.

В отличие от огнепоклонника Вор из Брезе не мог себе позволить драться вполсилы. Минуту спустя несчастный «хорек» висел вверх ногами на крюке от люстры. Наматывая на руку шнур от электропроводки, Снорри устало повернулся к кудрявому Владимиру Ивановичу. Тот попытался забиться под подоконник. В углу поочередно звонили три телефона.

— Господи, у него четыре руки, ты видел?.. Пожалуйста, не трогайте меня, не надо!

— Вы не дослушали, — Рахмани отворил гардероб и с интересом стал примерять пиджаки. — Снорри, ты обратил внимание, как плохо у них со слухом?

— Я давно заметил, дом Саади. — Отдуваясь, Два Мизинца подвесил второго директора к верхнему держателю оконной рамы. — Это похоже на болезнь. Они слышат только себя.

— В сейфе одиннадцать тысяч долларов, четыре тысячи евро и сто одна тысяча рублей. Это практически ничего, — отчитался Ромашка. — На эти деньги сегодня не купить и курятник. Но здесь много бумаг…

— Забирайте все и уходите, — простонал кудрявый. — Это все, больше у нас нет.

— Документы мы трогать не будем, — Толик стал перекладывать папки в директорский портфель, — документы мы честно передадим следователю. Я думаю, там много увлекательного чтива.

— Вот сука! — ощерился Сергей Петрович. — Ну надо же, какая гнида! Я тебя найду, пацан, клянусь, найду!

— Вы плохо слушали. — Рахмани скептически оглядел себя в зеркале. Поверх оранжевой футболки пиджак тощего Сергея Петровича сидел отвратительно. — Эту купчую подписал человек, продавший угодья моему прадеду. Но подлый Лалай Надир обманул. Вероятно, ему доставило удовольствие обмануть огнепоклонника. Нашу семью не любили соседи. И свидетели, кто писал свое имя под договором, тоже стали обманщиками. Дорога проходила не так, как указал ходжа Лалай. К арыку постоянно водили скотину и затаптывали сад, а стену там поставить было невозможно.

Дальше. Спустя три месяца в Исфахан пришли два сына Надира и стали требовать свои части наследства, они предъявили совсем другие бумаги, составленные в Джелильбаде и заверенные мугассарифом столицы. К моему прадеду явились люди и от муллы. Неприятные разговоры пошли в городе. Оказывается, часть тимчэ никогда не принадлежала семье Надира, эту землю окружной мудир еще восемь лет назад закрепил за медресе. Просто у городских властей не хватало денег для строительства. Но и это не все. У границы дуккана Науруз-хани находились два дома, которые Лалай выдал за один. Сыновья его претендовали на второй дом, а еще был племянник…

— Я вам советую покинуть помещение, — перебил Дагой. — Охрана уже выехала, они вас пристрелят, как собак…

Снорри произвел несколько молниеносных движений. Висящего вверх ногами Владимира Ивановича после прицельных ударов в живот стошнило в его же ботинки, которые водомер аккуратно поставил под окном.

— Теперь вы слушаете внимательно? — Рахмани присел перед перекошенной, дергающейся физиономией «хорька», нежно прихватил Сергея Петровича за целое ухо, достал кинжал… — Это хорошо. Что случилось дальше? Не стану утомлять вас пересказом тяжбы. Мой прадед потерял то, за что отдал четыреста динаров серебром, его имение разрезали на три части. Он заболел от горя, он кинулся к уважаемым людям города, к судье. Он поехал к визирю самого шейха, родственники собрали добрый бакшиш, но ничего не помогло. Как выражается мой уважаемый друг Анатолий, моего прадеда «опустили на бабки». Кто-то поделил его деньги, и все выглядело очень честно. Был один лишь нечестный человек, но он куда-то уехал, и никто не знал, куда именно. Совсем как ваш… кто у них сбежал, Толик?

— Исполнительный директор, — подсказал Ромашка.

— Да-да, ис-пол-ни-тель-ный, — по слогам повторил Ловец. — У моего прадеда было несколько… э-э-э… возможностей. Смириться, уехать из Исфахана, где до него, со времен Кира Великого, жили двадцать поколений моих предков. Принять новую веру, потратить еще тысячу динаров, выкупить землю и показать всем, что он примирился и покорился. Но Касим Саади поступил иначе. Он собрал родственников, и сообща они решили, что пострадал не один дом Саади, а восемнадцать человек.

Таковы обычаи моей семьи, Сергей Пет-ро-вич. Когда несправедливо обижают одного дома Саади, остальные мужчины не ждут, когда придут грабить их дома и продавать их детей. Когда несправедливо обижают одного, каждый принимает на себя долю обиды. Так было всегда и так будет, чьи бы знамена ни развевались над башнями славного города Исфахана. Восемнадцать человек, главы родов, сказали так: если законы султана не могут защитить невиновного, значит, нам следует напомнить всем, что есть законы более древние… Как их верно назвать, друг мой?

Саади проколол Сергею Петровичу кожу под глазом.

— Законы чести, — подсказал Два Мизинца, стягивая Владимиру Ивановичу локти за спиной. — Сдается мне, дом Саади, что здесь о них никто не слышал.