Джеймс Ганн - Бессмертные (сборник)

Молодой мужчина лежал на хирургическом столе, откинув обнаженную левую руку, загорелую и мускулистую. Жгут перетягивал его бицепс на внутренней стороне локтя. Женщина-техник вымыла переплетение вен, протерла спиртом и намазала йодом. Четкие заученные движения женщины в строгом белом халате невольно завораживали, и парень не сводил с нее глаз. Открыв левую дверцу старого холодильника, она взяла со второй полки бутыль, перевернула и закрепила на штативе.

Затем она сорвала бандерольку и отвинтила колпачок. На горлышке осталась одна резиновая прокладка. Из картонного ящика под столом она достала прозрачную пластиковую трубку фута три длиной с иглами на концах. Точными движениями сестра воткнула одну иголку в прокладку, другую — в вену донора. Трубка наполнилась темно-красной кровью, а в сосуде, понемногу розовея, запузырился цитрат натрия. Чуть позже жидкость приобрела цвет виноградного сока. На маленьком ярлыке она написала дату сдачи и фамилию донора, поставила свои инициалы. Над ним приклеила кусочек скотча и написала на нем номер: 31197. Этот же номер стоял на двух пробирках для анализа.

— Поработайте кулаком, — сказала она и ослабила жгут.

Когда бутыль наполнилась, женщина зажимом перекрыла трубку, вынула иголку из вены, а место укола на руке донора закрыла кусочком марли и квадратиком лейкопластыря. Потом она сцедила оставшуюся в трубке кровь, слила в две пробирки и вложила их в кармашки на клеенчатой сигнатуре, прикрепленные к корпусу бутылки. Поверх резиновой прокладки тоже налепила лейкопластырь, а трубка с иголками отправилась в ведро.

На два стеклышка, одно из них было разделено на секторы с пометками А и В, она нанесла три мазка и вложила их в небольшой бокс с подсветкой и полупрозрачной стеклянной крышкой. Из зеленого пузырька с надписью «Анти-А» она добавила каплю сыворотки на один из мазков, на другой из коричневого — «Анти-В» и на третий из прозрачного — «Анти-резус».

Она покачала ящик на пружинках. Молодой человек с любопытством наблюдал за ее действиями.

Через минуту на пробах А и В ничего не изменилось, на третьей же клетки заметно слиплись друг с другом.

— Первая группа, резус — отрицательный, — сообщила она и соответственно пометила ярлык и полоску лейкопластыря. — Редкая. Такую мы покупаем с удовольствием.

Донор улыбнулся и пожал плечами.

— Вы не хотите стать постоянным донором? — спросила сестра.

Молодой мужчина мотнул головой.

— Жаль… — она передала ему карточку. — Но все равно спасибо. Здесь данные вашей крови. Минут десять посидите в комнате ожидания. Когда будете уходить, отдайте в окошко у двери вашу карточку, и кассир выдаст вам двадцать пять долларов.

Парень осторожно закрыл за собой дверь. Проводив его взглядом, женщина поставила пинту крови на левую верхнюю полку холодильника. Для проверки на свертываемость ей еще нужно было постоять.

Кто знает, сколько жизней спасли такие вот бутылки с пинтой крови и сколько несчастных умерли без нее… Пройдет несколько дней, и белые клетки начнут гибнуть. Постепенно кровь потеряет способность к свертыванию, но красные клетки в растворе цитрата и охлажденные, во всяком случае большая часть из них, будут жить еще три недели. Тогда кровь отправят в сепараторную или продадут фармацевтической компании. Там из нее выделят альбумин, гамма-глобулин… словом, несколько белков из семи с лишком десятков.

Двадцать пять долларов — цена пинты крови. Через несколько часов бутыль переставят на правую полку холодильника, где она затеряется среди других сосудов с пинтами крови первой группы.

Еще никто не подозревал, что кровь эта окажется особенной. Ничем с виду не отличаясь от крови той же группы, она несла в себе такое, что делало ее совершенно уникальной. Двадцать пять долларов… Цена жизни.

На жесткой госпитальной койке распласталось дряхлое тело. Семидесяти лет хватило ему, чтобы стать совершенной развалиной. Шелест кондиционера вдруг умолк, и комнату заполнило хриплое прерывистое дыхание. Простыня, покрывавшая его грудь, вздымалась мелкими толчками.

Пока он еще жил, хотя отведенные ему семьдесят лет кончались. Но дело даже не в том, что он умирал. Все там будут… Дело было в том, что умирал именно он.

Доктор Рассел Пирс держал в своей сильной руке сухое костлявое запястье умирающего. Его темные глаза смотрели жестко, лицо оставалось холодным и серьезным.

Смерть уже наложила свою печать на лицо старика — оно стало голубовато-серым, местами желтоватым. Морщинистая кожа жутковатой маской обтянула кости черепа. Возможно, в молодости он и был красив, но сейчас глаза его запали, а нос отвис почти до губы наподобие клюва.

Подметил ли кто, что все люди, как и в младенчестве, в канун смерти становятся похожи друг на друга?

По роду своей работы Пирсу приходилось видеть много стариков. В палатах и богадельнях, большей частью — отвратительных и спившихся, с давно не мытыми грязно-серыми волосами, с нарывами и расчесами на лице и теле. Этот же выглядел вполне прилично: снежно-белые волосы чисты и причесаны, кожа — чиста и ухожена.

Когда-то он был высоким и сильным. О его энергии и предприимчивости ходили легенды. Но сейчас его изможденное тело практически перестало бороться за жизнь. Ребра буквально выпирали из-под кожи, на тощих как палки ногах синими узлами выступали варикозные вены.

— Пневмония? — спросил доктор Истер. Спросил с профессиональным равнодушием, без особого сочувствия в голосе. Солидный, с седыми висками, он выглядел много старше Пирса.

— Нет. Плохое питание. Странно, правда? Казалось бы, деньги сами себя кормят.

— Не всегда. Миллионеры бывают со странностями.

— Прободная язва двенадцатиперстной кишки, — продолжил Пирс. — И, как результат, анемия. Давление пониженное. Вдобавок еще атеросклероз со всеми его прелестями.

Рядом сидела медсестра с гладким и свежим лицом. Она что-то писала в карте.

— Пожалуй, ему стоит освежить кровь, — сказал Пирс медсестре. — Заодно не помешает анализ мочи. Затребуйте, пожалуйста, пинту крови.

— Переливание? Стоит ли? — удивился Истер.

— Стоит. Пусть временно, но поможет.

— Но он же все равно умрет!

— Все там будем, — мрачновато улыбнулся Пирс. — Работа у нас такая: мы обязаны отсрочить смерть насколько это возможно.

Несколько позже доктор Пирс вышел в холл, где Истер озабоченно беседовал с высоким крепким мужчиной. Светловолосый, примерно того же возраста, что и доктор Истер — около сорока пяти или пятидесяти лет, — мужчина зыркнул на Пирса холодными серыми глазами. Хищное лицо его выглядело почти свирепым.