Кэролайн Черри - Моргейн

Лорд Гаулт на огромной чалой лошади поднимается на гребень вслед за ними. — Я не бросаю вас на произвол судьбы, — говорит он, копыта его лошади крушат пустые черепа. — Я оставляю вам еду. И много воды. Разве я могу сделать что-либо еще?

Чи ап Кантори слышит его голос, но смутно, среди множества других голосов, потому что палачи, покончив с Эранелом, ап Кнари, Десиндом и рыжим Фальвином, самым младшим двоюродным братом Ичандрена, как раз взялись за него. Он пытается сопротивляться, как он делал по дороге сюда, но на него опять обрушиваются удары древками копий, он сдается и прекращает бороться, ему остается только ждать того, что враги с ним сделают. Запах трупов повсюду, в руки впиваются острые обломки костей, он лежит в грязи, глядя в белое небо, в котором горят огни и носятся тени дьяволов, потом его хватают, волокут по дороге и приковывают к раме. Да, даже когда они уйдут, от этих кандалов не избавиться.

Кто-то ругается. Чи узнает Десинда по голосу, отдаленному и неестественному. Потом раздается смех Гаулта. Дыхание Чи восстановилась, тени дьяволов исчезли, он крутит руками, натыкаясь на кости, и проверяет цепи. В конце концов, убедившись, что цепи прочнее некуда, а всадники только развлекаются, глядя на его попытки, он валится на землю возле столба, к которому прикован.

Рядом с каждым из них стоит мех с водой. И немного еды. Лорд Гаулт желает им всего хорошего, потом уезжает со своими слугами.

Каждый из осужденных прикован одинаково, голенью к потрепанному погодой столбу. Цепь ровно такой длины, чтобы они не могли дотянуться друг до друга, как бы не старались. Руки не связаны, им даже оставили оружие, но это продлит их жизнь ненадолго.

Вечером приходят волки, ожидавшие добычу. Они уже давно знают, чего надо ждать, когда появляются всадники. Волки не спешат. Это полукровки, в каждом из них есть много собачьей крови. Они глядят собачьими взглядами и ползут вперед, как псы у камина в поисках вкусной косточки, но с хитростью и показной храбростью, которой нет ни у одной собаки. Они отступают, когда в них кидают обломками костей или даже пригоршнями пыли, отпрыгивают от криков или угроз, но долгими ночными часами они подкрадываются все ближе и ближе, пока, наконец, некоторые из них, высунув языки, не оказываются совсем рядом с линией пленников, и начинают наскакивать на людей, проверяя, достаточно ли те ослабели или решили сдаться.

На второй вечер их терпение вознаграждается. Те, кто не сдался, получают некоторую передышку, пока ужасные звуки несутся от других столбов, где волки дерутся между собой за куски плоти и хрустят костями.

Оставшуюся часть ночи волки — и люди — отдыхают.

Лошади скачут по миру, серая в яблоках и белая, окруженные опаловым мерцанием, шаг за шагом. Их копыта едва касаются гниющих листьев лесистых верхушек холмов, ноги вытянуты — как и всадники, они ошеломлены окружающим миром и им холодно от пронизывающего ветра.

Всадники не сдерживают их. Они не знают, где находятся… но им это не в первый раз.

Лучи солнца падали на рощи странно выглядящих молодых и старых деревьев, непрекращающийся ветер качал стволы из стороны в сторону… много раз они видели такие места, и только что прошли через ворота, торчащие в небо из вершины холма над ними, могущественные, источающие злую силу в душный воздух.

Лошади, убежав от наводящего ужас места, поскакали медленнее, деревья стали расти гуще, вскоре они неспешно ехали по лесу, в котором среди деревьев стояли камни, в полтора раза выше, чем всадник, сидящий на коне. Лошади фыркали, знакомясь с чужим миром и его запахами, но всадники ехали молча.

Со временем лошади решили остановиться, всадники не возражали и продолжали изучать мир, слушать шепот ветра и веток, и глядеть, впитывая в себя это странное искалеченное место.

— Мне здесь не нравится, — сказал Вейни, дернув плечами, и наклонился вперед в седле.

Лошади: серая в яблоках и белая, разнополые, как и всадники; Моргейн в черном и серебряном, Вейни в сером и зеленом, у нее волосы белые, как у кел, у него обычные человеческие, светло-коричневые под остроконечным стальным шлемом, вокруг которого обвязан белый шарф… так они выглядели. Они ничего не знают об этом мире, но тут должна быть дорога, которая поведет их — и они верят, что опять найдут ее: что бы кел не строили, они всегда делали это одинаково, по одному и тому же образцу. Самое главное они сделали: вырвались из Ворот и их сумятицы, пересекли пропасть и оставили за спиной пустоту, этот холодный кошмар, который теперь лежит между ними и вчера — и одни Небеса знают, как давно было это «вчера».

Они в доспехах и вооружены. Моргейн — госпожа, Вейни — вассал; она была тем, кем она была, а он — Человеком: так обстояли дела.

— Мне все равно, — ответила Моргейн, заставляя серого жеребца пойти вперед неторопливым осторожным шагом.

Вернуться они не могли. Никто из них и не собирался. Вейни бросил быстрый взгляд назад, где тонкие, изогнутые спиралью деревья уже скрыли из виду большую арку, которая и была Вратами келов — чуть-чуть другими, чем те, которые они видели, но очень похожими на Врата, которые он знал очень хорошо, в мире, похожем на этот; он слишком хорошо знал его, знал и редкие листья, которые росли унылыми пучками на концах веток, освещенные тусклым и (как он решил, и время доказало, что он оказался прав) садящимся солнцем.

Врата, стоящие позади, были по-прежнему могущественны: воздух вокруг них мерцал и они излучали силу, но даже они не могли перенести их назад, или туда, куда им надо было идти, не могли подсказать направление. Впрочем сейчас было только одно направление — вниз по склону, от одного стоячего камня к другому, между деревьями, такими же омерзительными, как и ощущение, разлитое в воздухе.

Жизнь здесь — борьба. Тот, у кого есть ноги, убегает; тот у кого есть корни, вырастает странным и перекошенным, от деревьев до кустов, с ветками узловатыми и измученными, с деформированными и, зачастую, свернувшимися листьями. Лошади насторожили уши и время от времени встряхивали ими; скорее всего, все дальше и дальше удаляясь от холма с Вратами, они чувствовали в воздухе то, что заставляет волоски вставать на теле и слышать звуки, которых нет.

Они проехали через сумятицу камней и деревьев, и в конце концов оказались перед остатками каменных стен, из которых росли перекошенные молодые деревца; ни одно из деревьев не достигло зрелости, но многие из них уже лежали на земле, сломанные ветром и гниющие.

Вейни внимательно глядел вокруг, пока его белая кобыла плясала и вздрагивала под ним, ее быстрые нервные шаги звенели по наполовину похороненной мостовой, эхо от них время от времени звучало в унисон с шагом железных подков серого жеребца. — Здесь было что-то вроде крепости, — прошептал он, и нервно прервал сам себя, как всегда забыв в подобные мгновения, что его душа проклята.