Кэролайн Черри - Моргейн

Звякнула сбруя, зазвенели удила и кольцо на уздечке: Сиптах поднял голову и, судя по всему, услышал раньше, чем увидел. Жеребец насторожил уши и всмотрелся в темноту, накрывавшую дорогу.

Моргейн мгновенно вскочила, схватила поводья коня и завела его за каменную изгородь: теперь с дороги его не видно.

Вейни тоже встал, шатаясь, и ухватился за поводья, погладил один нос и другой, успокаивая их. — Тихо, тихо, — сказал он на языке Карша, но Сиптах напрягся, дернул передней ногой и вздрогнул.

— Один всадник, — сказала Моргейн, бросив быстрый взгляд из-за края камня.

— Один человек не угроза.

— У многих есть причина гнаться за нами.

— Даже за ворота Теджоса? Один?

Она вытащила свое черное оружие. По дороге ехал мертвый всадник, хотя и не знал об этом. Вейни опять оперся плечом на камень и выглянул из-за него на дорогу.

Всадник ехал на темной лошади. В свете звезд сверкала кольчуга.

Сердце Вейни подпрыгнуло и чуть не сломало ребра. Какое-то мгновение он не мог дышать. — Чи, — сказал он и коснулся руки Моргейн. — Это Чи.

— Оставайся здесь !

Он с недоумением повернул голову — она не убрала свое оружие. — Лио , ради любви Небес…

— Мы не знаем, Чи ли это. Оставайся здесь. Жди.

Он ждал, опершись о камень и тяжело дыша, а неровные удары копыт становились все ближе и ближе.

— Лио , — в ужасе прошептал он, видя, что ее рука поднимается.

Она выстрелила, когда всадник проехал мимо, не заметив их: красная полоса огня пролегла по зеленому лугу. Истощенная лошадь дернулась, едва не упала, всадник осадил ее и повернулся к ним лицом.

Чи соскользнул вниз, держась за луку седла и вцепившись в поводья.

— Чи, — громко сказал Вейни, бросил лошадей и пошел между камнями к дороге.

— Стой! — крикнула Моргейн, и он остановился.

Чи стоял, не пытаясь двигаться, как если бы оцепенел.

— Приведи лошадь сюда, — приказала Моргейн. — И садись.

Чи похромал к ним, ведя за собой лошадь, пока не дошел до первого камня. — Где мой брат? — спросил он. — Куда делся Брон?

Этого вопроса Вейни не ожидал. Он глубоко вдохнул и ничего не сказал.

— Брон мертв, — сказала Моргейн.

— Куда он делся ?

— У ворот Подменыша нет выхода, только вход.

Ноги Чи подкосились, он оперся спиной о камень и сполз на землю. Вейни наклонился к нему.

— Чи, пойми, я не мог остановиться. Я не узнал его… Чи?

Чи не пошевелился и не поднял голову. Молчание, долгое и тяжелое, потом Моргейн подошла к Сиптаху и взяла из его седла фляжку.

— Пей, — сказала она, предлагая ее Чи.

Чи поднял голову и взял ее так, как если бы его руки действовали независимо от сознания. Он сорвал пробку и стал пить, медленно, как если бы никогда в жизни не пил, потом опять закупорил фляжку и отдал ей.

— Я боялся, — в отчаянии сказал Вейни, — что вы были там оба. Я почти ничего не видел, Чи.

— Отдохни, — сказала Моргейн, подошла ближе и встала напротив, с Подменышем в руках. — Сейчас мы отдыхаем. А потом возвращайся на свои холмы.

— Нет, — сказал Чи и упрямо тряхнул головой.

— Это приказ. Дальше ты с нами не пойдешь.

Вейни испуганно посмотрел на нее, непроницаемое лицо, освещенное светом звезд, статуя богини войны.

— Лио …

— Пойми, он — опасность, — твердо сказала она на языке Карша. — Там, сзади, ворота. Неужели ты забыл?

— У них не было времени!

— Тогда скажи, сколько времени для этого нужно. У них наверняка было много раненых.

— Нет, это Чи! Неужели какой-нибудь кел пришел бы и спросил, куда делся его брат? Неужели кел, только что вышедший из ворот, первым делом спросит о Броне?

— Возможно ты прав. Но есть и еще одна опасность. Кровная месть.

— Месть? Бог в Небесах, лио , неужели ты думаешь, что он хочет отомстить мне? Хотел бы я, чтобы он захотел — чтобы хоть что-нибудь захотел…

— Когда пришел, когда ничего не знал — да. Но сейчас, когда он знает, когда первоначальный шок прошел, он не может не думать о мести. Я не хочу, чтобы он был с нами, за твоей спиной — или моей.

— Ради божественной любви , лио ! Я отказываюсь верить в это, и никогда не поверю.

— Мы дали ему возможность, но всему бывает конец. И этот конец — здесь и сейчас. Он уйдет, Вейни.

— Мое мнение?

— Ты, как всегда, волен выбирать.

Вейни в ужасе посмотрел на нее и застыл. Старый ответ. Всегда верный. А здесь, на равнине, около ворот — настоящий ультиматум. И он вынужден подчиниться, иначе ее доверия не вернешь.

— Ты уйдешь, сейчас , — жестко сказала Моргейн Чи.

— Леди—

— Я дарю тебе жизнь. Используй этот момент.

— Но вы взяли жизнь моего брата!

— Да, и пожалели твою. Ты не останешься здесь даже для того, чтобы отдохнуть. Бери свою лошадь и иди. Немедленно .

— Вейни…, — жалостливо сказал Чи.

— Я не могу, — сказал Вейни, заставляя себя произносить каждое слово. — Я не могу, Чи.

На мгновение Чи замолчал. Потом стал тяжело вставать. Вейни протянул ему руку, чтобы помочь, но Чи отбросил ее в сторону, встал и ухватился за поводья коня.

— По меньшей мере, — сказал Вейни Моргейн, — дай ему отдохнуть здесь.

— Нет.

Чи, не глядя на него, сел в седло и исчез в тенях между менгирами.

Он уехал, не сказав ни слова, только несколько раз остервенело ударил плетью истощенного коня. И каждый удар Вейни ощутил на себе.

— Лио , — сказал он Моргейн, не глядя на нее, — я знаю, почему ты так поступила. Я знаю все, что ты можешь сказать. Но, о Матерь Божья, почему мы не могли дать ему отдохнуть, почему не попытались—

— Жалость, — сказала она, — вот что тебя погубит. Я сделала это. И избавила тебя от необходимости. Ради тебя — и ради себя. И я дала ему повод возненавидеть меня. Это мой лучший подарок. И он уже потерял все свое желание присоединиться к нам — прежде, чем оно его убило. Вот так я пожалела его. И — самое лучшее — эта жалость пришла от меня, а не от тебя. Большего я для него — и для тебя — сделать не могла.

Вейни уставился на нее, почти не видя в темноте, на грани между подавленностью и гневом. Она дала волю своему раздражению. Но полностью высказалась и успокоилась. И, возможно, она права. — Да, — сказал он, и резко опустился на землю, решив, что лучше ни о чем не думать, этой ночью, и, возможно, еще многими, многими ночами.

Боль вернулась, на этом раз возникнув где-то за глазами. Он опустил голову на руки и попросил ее уйти из-за глаз, или, если не хочет, из сердца, и унести с собой страх, который леденил желудок. Но боль не послушалась, и от нее не было лекарства, разве только Моргейн, которая знала ее, которая все еще с ним, которая погрузилась в собственное мрачное молчание и которая несла в себе — тут она сказала правду — всю жестокость, на которую он сам был неспособен.