Кэролайн Черри - Моргейн

— Пожалуй, я поверю твоему рассказу и этим слухам, — сказал наконец Вейни. Холодок уже добрался до его желудка, когда он мысленно вернулся на берег озера.

— А я не верил до сегодняшней ночи, пока она не пришла сюда, — сказал Рох. — Послушай, ведь ты почти мой брат, и мне жаль тебя. Сколько времени ты еще будешь служить у нее?

— Мой год еще только начался, — сказал Вейни. — И между ними установилось молчаливое согласие, что этот год будет последним годом. — Это сопровождалось печальным покачиванием головы Роха.

— Если случится так, — сказал Рох, — если случится так, что ты будешь свободным, то возвращайся сюда, в Кайя.

И прежде чем Вейни смог ответить что-нибудь, Рох исчез в дальнем коридоре, который вел куда-то вглубь перенаселенного, похожего на крольчатник дворца.

Он был почти шокирован тем, что услышал, потому что никогда даже и не мечтал получить от Кайя приглашение вернуться в их род.

Но в этом была и определенная жестокость. Он может умереть гораздо раньше, чем кончится этот год. Моргейн смертельно опасна из-за своих малопонятных ему целей, а он должен постоянно следовать за ней, потому что у него нет выбора. Еще минуту назад у него не было такой исключительно важной для него надежды.

И вот только сейчас она появилась. Он оглядел зал, может быть, самый странный из всех, какие можно встретить в Эндар-Карш. Здесь во всем чувствовалась жизнь.

Женщины, дети, честь.

Но все эти понятия, окружающие здесь людей и заполняющие их жизнь, тем не менее не имели к нему никакого отношения и не могли иметь. Он повернулся и, обхватив колени руками, долго смотрел на огонь. Если даже она умрет, что вероятно и имел в виду Рох, Вейни все равно продолжит свой путь, чтобы разрушить Хеймур.

И если так случится, то ты будешь свободен.

Но он помнил, что за всю историю человечества Хеймур еще ни разу не пал.

Казалось, что все кайя вновь вернулись утром, чтобы увидеть их отъезд. Они были почти такими же молчаливыми, как и при их появлении здесь вчерашним днем. Казалось, что ощущения вражды исчезли из их отношений теперь, когда Рох сам проводил их к лошадям и сам помог Моргейн сесть в седло.

Он поклонился с еще большей учтивостью, когда она была уже в седле, и сказал достаточно громко, чтобы могли слышать все собравшиеся.

— Мы будем все время следить, не преследует ли вас кто-нибудь, пока вы будете на территории Кайя. Но и вы должны помнить о нашей безопасности, леди.

Моргейн поклонилась в седле.

— Мы благодарны вам, кайя Рох, вам и вашим людям. Мы никогда не спали так крепко и так спокойно, как под вашей крышей. Мир вашему дому, кайя Рох.

И с этим она направилась к дороге, и Вейни проследовал за ней сквозь толпу приглушенно переговаривающихся людей. И вновь, как и при их появлении, дети кайя сопровождали их словно эскорт, стараясь бежать рядом с лошадьми и не обращая внимания на замечания взрослых о приличиях в поведении. В их глазах было первозданное восхищение от того, что они были свидетелями живой легенды, могли ощущать, как давние дни неожиданно ворвались в новую жизнь. Те самые дни, затянутые дымкой веков, о которых они слышали в песнях и балладах. Казалось, что они не боятся ее и не питают к ней ненависти, а просто с детской непосредственностью воспринимают это величайшее чудо, созданное исключительно для их собственного блага.

Это происходило от того, подумал Вейни, что она была так красива, и они даже не могли бы поверить, что от нее может исходить несчастье. Она поблескивала в солнечных лучах подобно сверкающему льду.

— Моргейн! — кричали они не очень громко, как всегда привыкли делать Кайя. — Моргейн!

И наконец дрогнуло даже и ее сердце, и она обернулась к ним, весело улыбаясь.

Затем она пришпорила Сиптаха, и они оставили далеко позади себя этот чудесный дворец вместе с сердечностью Кайя, все еще продолжающих стоять в солнечном свете утра. Лес снова сомкнулся вокруг них, накрывая их тенью и наполняя холодом их сердца, и долгое время они ехали молча.

Он даже не отважился рассказать ей о желании, которое возникло в его сердце: вернуться назад, к этому дворцу, где для них была по крайней мере надежда быть принятыми назад, в обычную человеческую жизнь. Но для нее это было невозможно, и наверное именно поэтому, подумал он, ее лицо казалось таким подавленным с самого утра.

Когда день уже клонился к вечеру, он наконец понял, что не лесной сумрак является причиной его неясных мучений. Однажды они услышали странный дикий крик на деревьях. Она взглянула наверх с таким выражением на лице, которое могло быть лишь у человека, которого постигло личное и глубокое горе, и находившегося в замешательстве по поводу того, где он находится.

Эту ночь они решили провести в лесной чаще. Моргейн сама собрала сучья для костра, стараясь сделать его совсем небольшим, чтобы огнем не привлечь непрошеных гостей. Временами она смеялась или разговаривала с ним, но он постоянно замечал, что ее смех звучал неестественно звонко, а по ее взглядам можно было понять, что мысли ее находятся очень далеко от этого леса и от него.

Ее состояние наполняло его тревогой. Он не мог смеяться в ответ и только часто поглядывал на нее. Наконец он взглянул в последний раз и неожиданно склонился к земле, демонстрируя вопросительную позу.

Она ничего не сказала, только пристально посмотрела на него, когда он поднялся.

А вопросы буквально рвались у него изо рта. Он не мог выбрать ни одного из них, не рассчитывая получить холодный ответ или, что более вероятно, просто молчание.

— Отправляйся спать, — приказала она ему в конце концов.

Он склонил голову и убрался на свое место, до тех пор, пока не настанет его очередь дежурить.

Ее настроение неожиданно изменилось под утро. Она улыбнулась, легко и свободно, а за завтраком вела разговоры о своих старых друзьях, большинство из которых были короли Срединных Царств. В частности, разговор зашел о Тифвае, о том кем были его сын и его жена. Этот разговор напоминал беседы, которые часто можно слышать от стариков, когда они рассказывают о тех, кто давно умер и не знаком молодым. Самым худшим при этом было то, что она действительно знала все, о чем говорила, и при этом ее серые глаза постоянно искали его, стараясь встретить понимание или хотя бы самые маленькие признаки положительной оценки того, что она умела и знала, как нужно разговаривать с ним.

— Тифвай, — заметил он, — должно быть, был великим человеком. Как бы мне хотелось знать его.

— Бессмертие, — сказала она, — может оказаться невыносимым для всех, исключая лишь бессмертных. — И улыбнулась. Но он видел ее насквозь.

Она неожиданно затихла и казалась подавленной, даже когда они вновь ехали по дороге. Было видно, что ее постоянно одолевают мысли. Он все еще не знал, как подступиться к ней при таком ее настроении. Она казалась словно бы запертой на замок.