Томас Диш - Щенки Земли (сборник)

И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все — суета и томление духа!”

Хэнзард понимал, что лучше всего вступать в контакт во сне, когда прихотливые мелодии бодрствующего сознания будут при­глушены и будет звучать лишь простое “до” Хэнзарда-1 и октавой ниже — “до” Хэнзарда-2. И все же ему не терпелось попробовать.

“Сейчас,— подумал он,— может получиться”.

Он осторожно опустился в сидящее тело прототипа. Странно и не слишком приятно ощущать, как совмещается реальная и призрачная плоть, как на мгновение пресекается дыхание, а затем возобновля­ется, синхронизировавшись с дыханием Хэнзарда-1. Зрение сперва замутилось, а потом он обнаружил, что его глаза скользят по пе­чатному тексту, не читая, а лишь наблюдая, как мимо движутся буквы.

Он сосредоточился на смысле текста и попытался привести себя в то эмоциональное состояние, которое, по его соображениям, дол­жно быть у Хэнзарда-1. Но хотя он ощущал, как две гортани одинаково вибрируют от непроизнесенных фонем, два разума про­должали существовать совершенно раздельно. Порой ему казалось, что память пробуждается с какой-то странной независимостью, или мимолетно ощущал отголоски чужой печали, но эти ощущения скорее напоминали иллюзорное восприятие, когда нам кажется, будто мы видим что-то краем глаза, но стоит взглянуть на поме­рещившийся образ в упор, как он скрывается в той тьме, из которой явился.

Ничего не получалось. Хэнзард нехотя отделил себя от тела двой­ника, решив ждать, пока тот не уснет.

Хэнзард не мог уснуть. Весь последний месяц он принимал все более сильные дозы снотворного, и теперь оно перестало действовать. Он лежал в темноте на койке, вспоминая, как ребенком лежал ночами без сна, пытаясь силой воображения перенестись из спальни куда-нибудь далеко-далеко, например — на Марс, и веря, что если хорошенько притвориться, то так оно и выйдет.

Вот именно, так оно и вышло, точь-в-точь так.

Ну, и что дальше? В какие еще миры он мог бы послать себя силой воображения? Например — в безумие: великолепное радостное бе­зумие, которое так скрашивает жизнь Питмана. Или в сон? Он вспомнил Шекспира: “Умереть, уснуть.— Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность”.

Он поднялся с койки, поправил рубашку и вышел в коридор. Куда теперь?

В обсерватории он замер у обзорного окна, глядя на мертвые камни Марса. В юности он был уверен, что Марс кишит жизнью. Даже когда появились снимки, сделанные “Маринером” (ему тогда было тринадцать), он не мог им поверить. В тринадцать лет никто не верит в существование такой штуки, как смерть.

По часам командного пункта было полпервого ночи, а снаружи наступало утро. Ярко освещенные скалы отбрасывали такие густые тени, что глаза начинали болеть, если глядеть слишком долго.

“Ложись спать, ублюдок! — со злостью думал Хэнзард-2.— Спи, кому говорят!”

Он нервно расхаживал по обсерватории, боясь, что если присядет, то может незаметно уснуть. Он нарочно не спал всю предыдущую ночь, чтобы не страдать сегодня от бессонницы, и теперь мучился от собственной предусмотрительности.

Хэнзард-1 сидел, глядя на марсианский пейзаж. Что привлекало его в этой бесплодной пустыне?

Все-таки в конце концов Хэнзард вернулся в свою комнату и, не раздеваясь, лег на койку. В темноте было невозможно узнать, спит ли он, и потому пришлось рискнуть еще раз.

Глаза Хэнзарда-1 были закрыты, челюсть расслабилась, приотк­рыв рот, легкие глубоко вдыхали воздух. Его рука разжалась, чтобы взять ящик с патронами, потому что на охоте им может потребо­ваться много патронов. “На какую дичь?” — спросил он, но взрослые продолжали разговаривать резкими, как у циркульной пилы, голо­сами, не обращая на него внимания. Он шел по полю, усеянному острыми черными камнями, при каждом шаге из-под ног взлетали рои жужжащих мух. Патронный ящик был таким тяжелым, а он — таким маленьким: это было нечестно! Просто удивительно, как мало людей здесь, на Марсе… должно быть, они заперты под землей или еще где-то. Почему он не взял винтовку вместо этого ящика? Хотя вот она, винтовка — у него в руках. Он совершенно один с винтовкой в руках среди выжженных камней. Глаза запорошило пеплом, и слезы текут по щекам. Он шел к пламени, метавшемуся на гори­зонте. Винтовку он держал, как его учили, но она была такая тяжелая и все время опускалась к земле. Какой-то человек поливал рис огнем из пластикового садового шланга. Тогда он уперся при­кладом в землю, потому что был слишком мал и не мог стрелять по-другому. Он глядел на человека со шлангом, на его странную военную форму. Хэнзард ненавидел этого человека как никогда и никого в мире. Мужчина с лицом Хэнзарда направил на него огнемет, и оба они проснулись, крича одним и тем же криком.

— Это было нехорошо,— сказал он, удивляясь, что понадобилось так много времени, чтобы понять и произнести вслух эту самооче­видную истину.

Потом откуда-то из полузнакомых глубин естества пришли словно не им сказанные слова:

— Это и сейчас нехорошо.

Он печально покачал головой. Хорошо или нет, с этим он не может поделать ничего.

— Нет, ты можешь! — настаивал голос. Хэнзарду казалось, что, проснувшись, он продолжает видеть сон. Голос был его голосом и, в то же время, принадлежал не ему.

Хэнзард расслабился и разрешил себе улыбнуться. Он сошел с ума! Боже, какое это облегчение! Любопытно было бы посмотреть сейчас на себя со стороны, понаблюдать, что он делает…

— Слушай меня! — сказал его чужой голос, и он прислушался.

— Доброе утро, Натан! Я вижу, к вам вернулся аппетит.

— Да, аппетит вернулся за все прошедшие дни. Сколько бы я ни ел, желудок кажется пустым, как барабан. Как вам понравится, если я съем сегодня обеды за все пропущенные дни?

— О, да у вас еще и настроение хорошее! Поздравляю с возвра­щением к цивилизации. Мне вас сильно недоставало.

— Надеюсь, я вернулся в подходящий момент?

Питман неуверенно взглянул на подчиненного: это что, шутка? Прямо скажем — она не слишком удачна, поэтому генерал ограни­чился чуть заметной улыбкой, показывающей, что шутку он уловил.

— Вы уже приготовили кофе?

— Да, но боюсь, я сделал его малость крепковатым. Генерал Питман налил себе чашечку и отхлебнул маленький глоточек.

— Да, чуть-чуть крепковато.

Питман заколебался, выбирая, пить ли ему этот кофе или подо­ждать, пока вновь закипит вода, но потом решил, что сойдет и так.

— Я тут думал…— начал Хэнзард.

— В армии мы стараемся не поощрять думанье,— благодушно перебил Питман.

Он отделил от брикета два ломтика замороженного хлеба и за­правил их в тостер.

— Я думал о том, что вы говорили в тот день, когда я только что прибыл сюда. Я полагаю, что вы были правы.