Дэн Симмонс - Эндимион (сборник)

– Я стригусь в парикмахерской Палани. Ею владеет его правнук Калакауа. А кресел там по-прежнему шесть.

– Так-так, – пробормотал поэт. – Немногое изменилось на нашем милом Гиперионе, а, Рауль?

– Что вы хотите сказать?

– Сказать? – переспросил старик, показывая мне свои ладони, словно стремился убедить, что не замышляет ничего дурного. – Я просто поддерживаю беседу. Знаешь, забавно представлять, как исторические фигуры, тем паче герои будущих мифов платят парикмахеру за стрижку… Странное переплетение жизни с мифологией. Я размышлял об этом много лет назад… Тебе известно, что такое «дату»?

– Нет. – Признаться, я не ожидал, что он так резко сменит тему.

– Ветер, который дует с Гибралтара. Он приносит чудесные ароматы. Должно быть, кому-то из поэтов и художников, которые основали Порт-Романтик, показалось, что от зарослей челмы и плотинника на холмах исходит приятный запах… Знаешь, что такое Гибралтар?

– Нет.

– Огромная скала на Земле. – Силен оскалил зубы. – Заметь, не на Старой Земле, а просто на Земле. – Я заметил. – Земля остается Землей, мой мальчик. Уж кому знать об этом, как не человеку, который на ней жил.

Неужели такое возможно?

– Я хочу, чтобы ты ее нашел, – заявил поэт, глаза которого вдруг засверкали.

– Нашел? – повторил я. – Старую Землю? А как же ваша девочка, Энея?

– Ты спасешь Энею и найдешь Землю, – отозвался Силен, взмахом костлявой руки отметая мое недоумение.

Я кивнул. Может, растолковать ему, что Старая Земля канула в черную дыру после Большой Ошибки? Впрочем, Силен, наверно, и покинул Землю в ту самую пору. Нет, не стоит разбивать иллюзии несчастного старика. В «Песнях» говорилось, что Техно-Центр замышлял похитить Старую Землю, переместить ее то ли в созвездие Геркулеса, то ли к Магеллановым Облакам. Но это, несомненно, чистейшей воды фантазия. Магеллановы Облака – другая галактика, находящаяся, если я правильно помню, более чем в ста шестидесяти тысячах световых лет от Млечного Пути. Между тем до сего дня еще ни один звездолет не выходил за пределы крохотной сферы в спиральном рукаве нашей галактики. Даже с двигателем Хоукинга путешествие к Большому Магелланову Облаку займет несколько столетий корабельного времени и десятки тысяч лет объективного. Такую дорогу не осилить и Бродягам, которые обитают в межзвездном пространстве.

Кроме того, планеты не похищают.

– Я хочу, чтобы ты нашел и вернул Землю, – продолжал Силен. – Я хочу увидеть перед смертью родную планету. Верни ее мне, Рауль Эндимион.

– Разумеется, – откликнулся я, глядя на старика в упор. – Подумаешь, эка невидаль: спасти девчонку от швейцарской гвардии и войск Ордена, оберегать ее до тех пор, пока она не превратится в Ту-Кто-Учит, найти Старую Землю и показать вам. Что-нибудь еще?

– Да, – торжественно произнес Мартин Силен. Все признаки старческого слабоумия были налицо. – Я хочу, чтобы ты выяснил, какого хрена надо Техно-Центру, и остановил этих подонков ИскИнов.

– Ладно. А чем мне заняться после того, как я разыщу пропавший Техно-Центр и справлюсь с объединенной волей тысяч богоподобных ИскИнов? – Сарказм капал с моего языка точно яд.

– Ты должен встретиться с Бродягами и узнать, могут ли они предложить мне бессмертие… Настоящее бессмертие, а не это христианское дерьмо.

Я сделал вид, будто записываю в блокнот.

– Бродяги. Бессмертие. Никакого христианского дерьма. Заметано. Что еще?

– Я хочу, чтобы ты уничтожил Орден и подорвал могущество Церкви.

Так-так. Двести или триста миров, которые добровольно подчинились Ордену. Триллионы принявших крещение. Армия, справиться с которой не смогли бы все войска Гегемонии.

– Хорошо, позабочусь. Это все?

– Нет. Проследи, чтобы Шрайк не сделал больно Энее и перестал мучить людей.

Я призадумался. Из «Песней», принадлежащих перу этого самого Мартина Силена, следовало, что Шрайк погибнет в будущем от руки полковника Федмана Кассада. Сознавая, что взывать к логике в разговоре с умалишенным бесполезно, я все-таки упомянул об этом событии.

– Правильно! – воскликнул старик. – Но пока он еще жив! И погибнет только через тысячи лет. А я хочу, чтобы ты остановил его сейчас.

– Хорошо, хорошо. – Я решил не спорить понапрасну.

Мартин Силен неожиданно обмяк, словно окончательно растерял силы. Я вновь увидел перед собой мумию с восковой кожей, запавшими глазами и костлявыми пальцами. Однако взгляд поэта по-прежнему пронизывал насквозь. Я попытался представить, каким влиянием на людей обладал Силен в молодости, но мне не хватило воображения.

Старик кивнул, и А.Беттик налил нам шампанского.

– Ты согласен, Рауль Эндимион? – строго спросил поэт. – Согласен спасти Энею, отправиться с нею в дальний путь и совершить все остальное?

– С одним условием. – Силен нахмурился, но промолчал. – Я хочу взять с собою А.Беттика.

Андроид стоял у стола с бутылкой шампанского в руке, глядя прямо перед собой. Его лицо ровным счетом ничего не выражало.

– Моего андроида? – удивился поэт. – Ты серьезно?

– Вполне.

– А.Беттик служит мне с тех пор, как у твоей прапрабабки появились титьки, – прохрипел старик и с такой силой стукнул кулаком по столу, что я испугался, выдержат ли кости. – А.Беттик! Ты хочешь уйти с ним?

Голубокожий андроид кивнул.

– Дерьмо! – бросил Силен. – Забирай его, Рауль. Больше тебе ничего не нужно? Как насчет моего кресла? Может, возьмешь респиратор или зубы?

– Спасибо, не надо.

– Итак, Рауль Эндимион, – поэт вновь заговорил суровым тоном, – ты согласен выполнить мое поручение? Согласен спасти и оберегать Энею до тех пор, пока не исполнится ее предназначение… и умереть, если понадобится?

– Согласен, – ответил я.

Мартин Силен приподнял бокал. Я тоже. Поэт начал произносить тост, и только тут мне пришло в голову, что следовало бы предложить шампанского и андроиду.

– За безрассудство! – провозгласил старик. – За божественное безумие! За бесцельные скитания и проповеди пророков! За смерть тиранов и гибель врагов! – Я было поднес бокал к губам, но оказалось, что Силен еще не кончил. – За героев! За героев, которые стригут волосы! – И поэт одним глотком осушил бокал.

Я последовал его примеру.

Взирая на мир глазами новорожденного – в буквальном смысле слова, – воскрешенный капитан отец Федерико де Сойя пересек площадь Пьяцца-Сан-Пьетро, миновал изящные арки колоннады Бернини и приблизился к базилике Святого Петра. На бледно-голубом небе ослепительно сверкало солнце, было прохладно – единственный обитаемый континент Пасема находился на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря; как ни странно, разреженный воздух был насыщен кислородом. Величавые колонны купались в солнечном свете, который создавал некое подобие ауры над головами людей, серебрил мраморные статуи, воспламенял пурпурные мантии кардиналов. В глазах рябило от сине-красно-оранжевых полос на костюмах швейцарских гвардейцев, которые замерли на посту у ворот. Посреди площади возвышался обелиск, соперничающий в красоте с пилястрами на фасаде базилики, а в сотне метров над площадью золотился огромный купол. Голуби, кружившие над мостовой, то и дело меняли цвет, становились то белыми на фоне небосвода, то черными – на фоне купола. Площадь кишела людьми: тут были простые священники в черных сутанах с розовыми пуговицами, епископы в белых мантиях с алым подбоем, кардиналы в багрянце и пурпуре; граждане Нового Ватикана в иссиня-черных костюмах и рубашках с кружевными манжетами, монахини в накрахмаленных платьях, напоминавшие чаек с распростертыми крыльями; офицеры в красно-черной форме Ордена, какую надел сегодня и де Сойя; туристы и гости, которым повезло оказаться на понтификальной мессе, напялившие свои лучшие наряды, в основном черного цвета, зато из самого дорогого материала, – эти наряды искрились и переливались на солнце. Толпа продвигалась к базилике, разговоры потихоньку смолкали, лица светились ожиданием, но улыбок не было – присутствие на таком событии требовало сосредоточенности.