Джеймс Уайт - Космический госпиталь. Том 2

Звуковой сигнал высокой частоты, издаваемый гоглесканцами в миг опасности, нельзя было игнорировать ни на сознательном, ни на подсознательном уровне. Этот призыв к объединению во все времена обозначал единственное: угрозу страшной опасности. И даже теперь, когда угроза могла быть только незначительной или вообще мнимой, ничего не изменилось. Соединение неизбежно заканчивалось тем, что гоглесканцы, обезумев, крушили все вокруг – жилища, транспорт, посадки культурных растений, домашних животных, механизмы, книги, произведения искусства, – все, что они были способны создать поодиночке.

Вот почему нынешние гоглесканцы не позволяли – за исключением случаев, уже упомянутых Коун, – никому приближаться к себе, прикасаться и даже обращаться, разве что в обезличенной форме. Сами же они беспомощно и, вплоть до недавнего посещения Гоглеска диагностом Конвеем, безнадежно сражались с традицией, которую им передала по наследству эволюция.

– Конвей намеревается побороть гоглесканские расовые предрассудки, – продолжала рассказ Коун, – за счет того, что у родительницы и малыша появится возможность постепенно знакомиться с разнообразными формами жизни – разумными, цивилизованными и явно не представляющими опасности. Особенно большие надежды возлагаются на то, что ребенок-гоглесканец так привыкнет к новой атмосфере, что и его сознание, и его подсознание сумеют управлять слепым порывом, вызывавшим ранее паническую реакцию и приводящим к соединению. Кроме того, в госпитале разработаны устройства, настолько искажающие звук сигнала тревоги, что этот звук становится неузнаваемым, и стимул включения реакции страха и последующей жажды разрушения может ограничиться рамками одной особи. Существует и еще одно решение этой проблемы – оно наверняка уже пришло на ум практиканту: произвести удаление выростов, обеспечивающих контактную телепатию, тогда соединение станет физически невозможным. Однако такое решение не представляется верным, так как упомянутые выросты необходимы для самоуспокоения, а также для обучения детей. Кроме того, они нужны и для того, чтобы процесс спаривания протекал более приятно. Гоглесканцы и так страдают от ограничения в общении и могут превратиться в эмоциональных инвалидов.

Конвей ожидает, а мы надеемся, – завершила свою повесть Коун, – что подобный двусторонний подход к решению проблемы позволит гоглесканцам достичь уверенно и достаточно быстро уровня цивилизации, соответствующего их разуму.

Обычно Лиорен с трудом улавливал взрывы чувств в переведенной речи, однако на этот раз он не сомневался: разум его собеседницы ощущает глубокую неуверенность, но не выражает эту неуверенность словесно.

– Практикант, вероятно, ошибается, – осторожно проговорил Лиорен, – но он чувствует, что гоглесканская целительница чем-то озабочена. Может быть, она недовольна получаемым лечением? Может быть, она сомневается в способностях Конвоя и оправданности его ожиданий.

– Нет! – воскликнула Коун. – Во время посещения Конвеем Гоглеска имело место кратковременное, случайное объединение разумов с диагностом. Его способности и намерения известны и критике не подлежат. Однако в его разуме было полным-полно других разумов – с опытом и мыслями, настолько чужеродными, что гоглесканке хотелось издать сигнал бедствия. Разум Конвея снабдил гоглесканку определенными сведениями, и хотя многое пока остается непонятным, однако ясно, что часть разума диагноста, доступная пониманию гоглесканки, чрезвычайно мала. Когда впервые были высказаны сомнения такого рода, диагност выслушал их и выразил уверенность, утешение и спокойствие. Между тем Конвей может и не до конца понимать немедицинские аспекты проблемы. Он не может или не хочет поверить, что из всех разумных видов, населяющих Федерацию, одни только гоглесканцы прокляты и навеки осуждены на самоубийственное варварство той Властью, которая правит Всем Сущим.

Лиорен некоторое время не отзывался – он гадал, уж не столкнулся ли он снова с задачей скорее философской, нежели клинической. Он не был уверен, что ему, неверующему тарланину, стоит вступать в дебаты на тему чужой теологии.

– Но если имело место телепатическое касание, – наконец заговорил он, – следовательно, диагност должен был увидеть и почувствовать, что происходит в сознании целительницы, а раз так, то ее сомнения необоснованны. Между тем практикант – полный невежа в этой сфере. Если целительница желает, практикант выслушает ее сомнения и не отмахнется от них. Ранее были высказаны опасения по поводу того, что положение дел на Гоглеске никогда не переменится к лучшему. Нельзя ли более полно изложить причину этих опасений.

– Можно, – более или менее спокойно отозвалась Коун. – Опасения основаны на том, что одному существу не под силу изменить течение эволюции. При контакте с разумом Конвея, при постижении мыслей и верований тех существ, которые населяли разум Конвея, стало ясно, что положение на Гоглеске ненормально. На других планетах Федерации также идет борьба между разрушительными силами окружающей среды, инстинктивным, животным поведением – с одной стороны, и думающими, дружелюбными существами – с другой. Некоторые существа называют такое положение вещей непрерывной битвой порядка с хаосом, некоторые – войной Добра и Зла, другие – сражением Бога с Темными Силами. И на всех этих планетах верят в то, что Добро – порой путем значительных усилий – в конце концов побеждает. Но на Гоглеске нет Бога. Там правит только древний, но по-прежнему могущественный Демон.

Овальное тельце гоглесканки дрожало, шерстинки торчали, словно стебельки разноцветной травы, на концах тонких жал набухли капельки яда. Коун явно воочию видела образы, запечатленные в ее расовой памяти, – ужасные картины, полные агонии предков, погибающих в пасти кровожадных хищников. Лиорен подумал, что, если бы гоглесканка сейчас не управляла своими инстинктами, она бы непременно издала сигнал тревоги – призыв к объединению. Издала бы, если бы не знала, что единственным ближайшим гоглесканцем является ее собственный отпрыск.

Мало-помалу дрожь Коун унялась, и когда ее шерсть и жала улеглись, она вновь заговорила:

– Ощущается великий страх и еще более великое отчаяние. Гоглесканке кажется, что помощи землянина-диагноста, располагающего всеми возможностями этого великолепного госпиталя и движимого самыми добрыми намерениями, этой помощи недостаточно для того, чтобы изменить судьбу планеты. Если целитель думает иначе, то это глупый самообман. Между тем выражение Конвею этих сомнений было бы актом величайшей неблагодарности. Повсюду в Федерации царит равновесие порядка и хаоса, Добра и Зла, но все же немыслимо одной гоглесканке и ее малышу изменить судьбу, традиции, мышление и чувства населения целой планеты.