Кир Булычев - Окно в бесконечность

Что касается молодого человека, сыгравшего свою трагическую роль в этой истории под именем Генри Гомперса, то он пошел на авантюру, отчаявшись найти свое место в стране «неограниченных возможностей», не имея средств к существованию. Доверив себя проходимцу Эверсу, Гомперс прошел тренировку, убедился, что даже длительное пребывание в скафандре безвредно, и согласился на отвратительный эксперимент, появившись в прозрачном цилиндре на ферме Вейса. Гомперс знал, как должен был разыгрываться фарс, но только не знал, что Эверс решил отравить его, дабы избавиться от слишком опасного свидетеля.

Ферма Вейса уже давно не была фермой. Купленная у разорившегося фермера, она служила прикрытием темных дел Эверса. В сарае для сельскохозяйственных машин задолго до появления в Мэриленде «посланца будущего» проводились подготовительные работы, позволившие имитировать «прилет» из XXI века. Управление всеми операциями во время сенсационного появления «отважного потомка» проводилось Эверсом по радио. До самого последнего момента, до подхода к аппарату Ивана Федоровича Колесова, Гомперс слушал команды Эверса, но он не знал, что в это время Эверс уже нажал кнопку на пульте, что уже сработала управляемая по радио система и из маленького баллончика в скафандр стало поступать отравляющее вещество с длительным, скрытым периодом действия.

И все же Эверс не попал на электрический стул. Помогло ему, конечно, не то, что он уничтожил взрывами подпольные приспособления, устроенные им на ферме Вейса, и не то, что подкупленные эксперты гибель Гомперса квалифицировали как «несчастный случай», а то, что Эверсу помогли высокие покровители, стоявшие за его спиной. Капитализм, как и подгнивший товар, особенно нуждается в рекламе, а Эверс показал себя незаурядным делателем рекламы. Теперь, говорят, он подвизается в качестве советника бюро пропаганды.

За окном плыли облака. Таких облаков я раньше не видел. Снизу, с изнанки, они были блестящими, гладкими и отражали весь город — крыши, зеленые и фиолетовые, с причудливыми резными коньками, кривые улочки, мощенные кварцевыми шестигранниками, людей в кирасах и цилиндрах, идущих по улочкам, старомодные автомобили и полицейских на перекрестках. В углу у окна, у рамы, располагалось самое любимое из отражений — кусочек набережной, рыболовы с двойными удочками, влюбленные парочки, сидящие на парапете, женщины с малышами. И дома, и люди на облаках были маленькими, и мне часто приходилось додумывать то, чего я никак не мог разглядеть.

Доктор приходил после завтрака и садился на круглый табурет у моей постели. Он глубоко вздыхал и жаловался мне на свои многочисленные болезни. Наверное, он думал, что человеку, попавшему в мое положение, приятно узнать, что не он один страдает. Я сочувствовал доктору. Названия болезней часто были совсем непонятны и от этого могли показаться очень опасными. Даже удивительно, как это доктор еще живет и даже бегает по коридорам больницы, постукивая высокими каблучками по лестницам. Всем своим видом доктор давал мне понять: разве у вас ожог? Вот у меня зуб болит, это да! Разве это доза — тысяча рентген? Вот у меня в коленке ломота… Разве это удивительно — тридцать два перелома? Вот у меня…

Сначала я лежал без сознания. И это он выходил меня после первой клинической смерти. И после второй клинической смерти. Потом я пришел в себя и пожалел об этом. Правда, у них изумительные обезболивающие средства, но я ведь знал, что они все равно не справятся с тысячью рентген, — все это чистой воды филантропия. Не больше.

— Сегодня на рассвете один старик поймал в реке большую рыбину, — говорю я, чтобы отвлечь доктора от его болезней.

— Большую?

— С руку.

— Это вы в облаках рассмотрели?

— В облаках. Почему они такие?

— Долго объяснять. Да я и не смогу. Вот выздоровеете, поговорите со специалистами. Облака не круглый год. Месяца за два до вашего прилета было солнце. Тогда все меняется.

— Что?

— Наша жизнь меняется. Прилетают корабли. Но это ненадолго.

— К вам редко кто прилетает?

— Пассажирских рейсов нет. Да и откуда им быть? Расписания не составишь…

«Почему?» — хотел спросить я, но пришла сестра. Вместо этого я сказал:

— Доброе утро, мой милый палач.

И сразу забыл о докторе. Сестра — значит, процедуры.

Днем я заснул. Мне снова снилась катастрофа. Мне снилось, что я поседел. Но, наверное, мне никогда так и не узнать, поседел ли я на самом деле. Голова моя наглухо замотана — только глаза наружу.

— С Землей связались, — сказал доктор, заглянув ко мне вечером.

Он казался очень веселым, хотя мы оба знали, что с Земли лететь сюда почти полгода.

— Ну-ну, — вежливо сказал я и стал смотреть в потолок.

— Да вы послушайте. Нам сообщили, что «Колибри» заправляется на базе 12–45. Завтра стартует к нам. Это далеко?

Я хотел бы успокоить доктора, но он все равно узнает правду. Я сказал:

— Будут дней через сорок.

— Замечательно, — ответил доктор, не переставая широко улыбаться. Но ему уже было невесело. Он тоже понимал, что и сорока дней мне не протянуть. Но он был доктором, и поэтому он должен был что-то сказать. — У них на борту врач и препараты. Вас поставят на ноги в три часа.

— Тогда некого будет ставить на ноги…

По реке на облаках плыл вниз трубой длиннющий пароход, и белый дым из его трубы свисал с облака к самому окну.

— Надо быть молодцом, — сказал доктор.

Я не стал спорить.

Ночь была длинной. Я ждал рассвета, а его все не было. Сколько длятся их сутки? Если не ошибаюсь, двадцать два часа с минутами. И поделены они на периоды и доли. Об этом я читал в справочнике. Еще на базе.

Наконец стало светать. Я удивился, увидев на облаках, что улицы полны народу. Обычно прохожие появлялись часа через полтора после рассвета.

Открылась дверь, и вошел доктор.

— Вас еще не кормили? — спросил он.

— Нет, рано еще.

— Пора, пора, — сказал он.

— Сколько сейчас времени? — спросил я.

— Тринадцать долей третьего периода, — сказал доктор.

Я не стал просить разъяснений. Третьего так третьего.

— Мне придется вас покинуть, — сказал доктор. — Много работы.

Доктор вернулся через час и долго рассматривал ленты с записями моей температуры, давления, пульса и прочих штук, свидетельствующих о том, что я еще жив. Ленты ему явно не нравились, поэтому доктор начал насвистывать что-то веселое.

— Ну и как?

— Совсем неплохо. Жалко, что вам сбили режим. Головы за это отрывать надо!

— За что?

— За полную безответственность. Ему, видите ли, не хотелось с ней прощаться. Ну ладно, потом объясню. Кстати, вы не будете возражать, если к вечеру мы сделаем вам переливание крови?