Айзек Азимов - Приход ночи [сборник]

— «Белостенная», — сказал Хоскинс.

Слова печатались сами собой:

«белостенная италия от страха чуть жива в адриатике ждет гибель веницейского гольва у монархов христианских папа ради Христа молит войско для спасения святого креста»

— Боже мой! — воскликнул Хоскинс.

— Значит, у стихотворения такое именно продолжение? — спросил Торгессон.

— Видит Бог! — отвечал Хоскинс.

— Если так, значит, Честертон, должно быть, поработал на славу. Тут все на своем месте.

— Видите? — проговорил Марми, сжимая Хоскинсу плечо. — Видите, видите, видите? — И еще раз добавил: — Видите?

— Черт меня подери! — не успокаивался Хоскинс.

— А теперь, — сказал Марми, взъерошив себе волосы так, что они стали похожи на хохолок какаду, — давайте перейдем к делу. Давайте проверим мой рассказ.

— Да, но…

— Не бойтесь. Крошке Ролло это по силам, — заверил Торгессон Хоскинса. — Я частенько читаю ему отрывки из лучших образцов научной фантастики, включая многие рассказы Марми. Просто поразительно, насколько он улучшил многие произведения.

— Не в этом дело, — сказал Хоскинс. — Любая обезьяна способна писать научную фантастику лучше иных наших литературных поденщиков. Но ведь в рассказе Таллинна тридцать тысяч слов. Этому монаху [4] Аллюзия на «капуцин». понадобится целая вечность, чтобы отстукать его.

— А вот и нет, мистер Хоскинс, а вот и нет. Я прочту ему рассказ, а в самом важном месте пусть продолжает он.

Хоскинс сложил руки.

— Валяйте, я готов.

— А я и подавно, — заявил Марми и тоже скрестил руки.

Крошка Ролло, пушистый комочек, похожий на несчастного каталептика, сидел и слушал, а мягкий голос доктора Торгессона мерно повышался и понижался, пока он читал о битве в космосе и о последующей борьбе пленников-землян, стремившихся вернуть себе потерянный корабль.

Один из героев выбрался на обшивку корабля, и доктор Торгессон передавал эти колоритные события с легким восхищением. Он читал:

— «Безмолвие вечных звезд повергло Стелни в оцепенение. Саднящее колено резко напомнило о себе, когда он ждал, что чудовища услышат звук удара и…»

Тут Марми неистово дернул доктора Торгессона за рукав. Торгессон поднял глаза и отключил Ролло.

— Ну вот, — сказал Марми. — Понимаете, профессор, именно здесь Хоскинс лезет своими липкими пальцами в мою работу. Я продолжаю эпизод за пределами космического корабля. Наконец Стелни побеждает, и корабль снова оказывается в руках землян. Затем я начинаю объяснять. Хоскинс хочет, чтобы я прервал эту сцену, вернулся на борт корабля, приостановил действие на целых пять страниц, затем снова вышел в космос… Вы когда-нибудь слышали такую муру?

— Может быть, пусть все-таки решает обезьяна? — предложил Хоскинс.

Доктор Торгессон включил крошку Ролло, и черный сморщенный пальчик неуверенно потянулся к машинке. Хоскинс и Марми одновременно подались вперед, их головы мягко соприкоснулись над тельцем размышляющего крошки Ролло. Машинка отстукала букву «н».

— «Н», — подбодрил Марми, кивая.

— «Н», — согласился Хоскинс.

Машинка пробила «а», затем продолжала в более быстром темпе; «…чнут действовать стелни ждал в беспомощном ужасе что сейчас откроются шлюзовые камеры и неумолимо появятся облаченные в скафандры ларусы».

— Слово в слово, — восхищенно проговорил Марми.

— Да, у него, безусловно, ваш слащавый стиль.

— Читателям он нравится.

— Только потому, что их среднее умственное развитие… — Хоскинс умолк.

— Продолжайте, продолжайте, — подбодрил Марми. — Говорите уж. Скажите, что коэффициент их умственного развития на уровне двенадцатилетнего ребенка, и я процитирую вас во всех научно-фантастических журналах нашей страны. Скажите, ну!

— Джентльмены, — встревожился Торгессон. — Джентльмены, вы мешаете крошке Ролло.

Они повернулись к машинке, которая по-прежнему размеренно отстукивала: «звезды кружили по своим орбитам а чувствительное нутро землянина упорно подсказывало стелни что корабль вращается стоя на одном месте».

Каретка откатилась назад, чтобы начать новую строку. Марми затаил дыхание. Если что-то и произойдет, то именно сейчас.

И обезьяна, протянув палец, отстукала «*».

— Знак сноски! — завопил Хоскинс.

А Марми пробормотал:

— Звездочка…

— Звездочка?!— удивился Торгессон. Последовала строчка еще из девяти звездочек.

— Все, братец, — сказал Хоскинс. Он быстро объяснил вытаращившему глаза Торгессону: — У Марми такая привычка — пробивать строчку из звездочек, когда он хочет указать на радикальное изменение действия. А радикальное изменение действия — именно то, чего я от него добивался.

Машинка начала новый абзац: «внутри корабля…»

— Отключите его, профессор, — попросил Марми. Хоскинс потирал руки от удовольствия.

— Когда я получу переработанный вариант, Марми?

— Какой вариант? — холодно спросил тот.

— Обезьяний. Сами же говорили…

— Да, говорил. Для этого я и привел вас сюда. Этот крошка Ролло, он — машина, холодная, бесчувственная логическая машина.

— Ну и что?

— А то, что хороший писатель — не машина. Он пишет не умом, а сердцем, — Марми несколько раз стукнул себя в грудь. Хоскинс застонал.

— Что вы со мной делаете, Марми? Если вы опять заведете свою песню о душе и сердце писателя, я просто не выдержу, меня вырвет прямо здесь, сию же минуту. Давайте придерживаться обычной формулы: «Ради денег я напишу что угодно».

— Одну минуту, — сказал Марми. — Послушайте. Крошка Ролло поправил Шекспира. Вы сами указали на это. Крошка Ролло хотел, чтобы Шекспир сказал: «против роя смут». И он был прав с его машинной точки зрения. «На море смут» в данных обстоятельствах выступает как смешанная метафора. А вам не кажется, что Шекспир тоже это знал? Шекспир просто знал, когда нарушить правила, вот и все. Крошка Ролло — машина, которая правил нарушать не может. А хороший писатель может и должен. «Море смут» производит большее впечатление, в этом есть некая раскатистость, мощь. А то, что метафора смешанная, — пустяки, черт с ним.

Далее. Велев мне сменить место действия, вы руководствовались механическим правилом для поддержания напряженности повествования, поэтому, разумеется, крошка Ролло согласен с вами. Но я-то знаю, что обязан нарушить правила, чтобы не снизить глубокого эмоционального воздействия концовки, какой я ее вижу. В противном случае у меня получается механическая продукция, которую в состоянии выдать и компьютер.

— Но ведь… — начал было Хоскинс.

— Давайте голосуйте за механическое! Скажите еще, что мечтаете стать моим редактором, как крошка Ролло!

— Ладно, Марми, — с дрожью в голосе сказал Хоскинс, — я возьму рассказ в его нынешнем виде. Нет, не давайте его мне, пошлите почтой. Пойду поищу бар, если вы не против.