Айзек Азимов - Приход ночи [сборник]

Дверь в трюм искривилась от удара, между дверью и рамой образовалась щель в полдюйма шириной.

Хокинс поднял счетчик, встроенный в перчатку, и поднес слюдяное окошко к щели.

Счетчик затрещал, как миллион сорок.

Вернадски с внутренним облегчением сказал:

— Я вам говорил.

Теперь вывод им из строя корабля являлся только выполнением долга законопослушного гражданина, а столкновение с метеором, приведшее к смерти экипаж, всего лишь несчастным случаем.

Потребовалось два выстрела из бластера, чтобы открыть дверь. Лучи их фонариков осветили тонны руды.

Хокинс поднял два куска среднего размера и осторожно положил в карман скафандра.

— Образцы, — сказал он, — для проверки.

— Не держите их долго рядом с собой, — предупредил Вернадски.

— До возвращения на корабль меня защитит скафандр. Это не чистый уран.

— Почти чистый, бьюсь об заклад. — Вернадски снова превратился в наскакивающего петушка.

Хокинс осмотрелся.

— Ну что ж, кое-что ясно. Мы предотвратили контрабандный рейс, может быть, часть крупной операции. Но что дальше?

— Урановый астероид…

— Верно. Но где он? Те, кто знал, мертвы.

— Космос! — Вернадски снова упал духом. Без астероида у них на руках только три трупа и несколько тонн урановой руды. Хорошо, но не великолепно. Он заслужит благодарность, но она ему не нужна. Ему нужна постоянная работа на Земле, а для этого нужно еще кое-что.

Он закричал:

— Ради любви космоса, силиконий! Он живет в вакууме и знает, где астероид.

— Верно! — сказал с ожившим энтузиазмом Хокинс. — Где он?

— На корме! — воскликнул Вернадски. — Сюда.

Силиконий блестел в свете их фонарей. Он двигался и был жив.

Сердце Вернадски сильно забилось.

— Надо перетащить его, Хокинс.

— Зачем?

— Звуки не распространяются в вакууме. Надо его доставить на крейсер.

— Ладно. Ладно.

— Нельзя надеть на него костюм с радиопередатчиком.

— Я сказал ладно.

Они осторожно перенесли силикония, чуть не с любовью касаясь закованными в металл пальцами его кожи.

Хокинс держал его, отталкиваясь от «Роберта К.».

Силиконий находился в контрольной рубке крейсера. Люди сняли шлемы, и Хокинс снимал костюм. Вернадски не стал ждать.

Он спросил:

— Ты можешь читать наши мысли?

И затаил дыхание, пока скрежет камня о камень не превратился в слова. Для Вернадски в тот момент не было звуков приятнее.

Силиконий сказал:

— Да. — И потом: — Пустота вокруг. Ничто.

— Что? — спросил Хокинс.

Вернадски ответил:

— Наверно, путь через пространство только что. На него это произвело впечатление.

Он обратился к силиконию, выкрикивая слова, будто от этого мысль становилась яснее:

— Люди, которые были с тобой, собирали уран, специальные руды, радиацию, энергию?

— Они хотели пищу, — послышался слабый скрипучий ответ.

Конечно! Для силикония это пища. Его источник энергии. Вернадски спросил:

— Ты им показал, где она?

— Да.

Хокинс сказал:

— Я с трудом его слышу.

— Что-то с ним неладно, — обеспокоенно ответил Вернадски. Он снова закричал: — Как ты себя чувствуешь?

— Нехорошо. Воздух ушел сразу. Что-то плохо внутри.

Вернадски прошептал:

— Ему повредила неожиданная декомпрессия. О, Боже! Послушай, ты знаешь, что мне нужно. Где твой дом? Место, где есть пища?

Двое молча ждали.

Силиконий медленно поднял уши, они поднялись очень медленно, дрожа, и снова упали.

— Там, — сказал он.

— Где? — закричал Вернадски.

— Там.

Хокинс сказал:

— Он что-то делает. Куда-то показывает.

— Конечно, но мы не знаем, куда.

— А что он может сделать? Дать координаты?

Вернадски сразу ответил:

— Почему бы и нет?

Он снова повернулся к силиконию, который неподвижно лежал на полу. Его кожа зловеще потускнела.

Вернадски сказал:

— Капитан знал, где твое место пищи. Он знал числа, верно?

Он молился, чтобы силиконий понял: ведь он не только слышал слова, но и читал мысли.

— Да, — ответил силиконий звуком трения камня о камень.

— Три набора чисел, — сказал Вернадски. Должно быть именно три. Три координаты в космосе с обязательным обозначением дат, они дают расположение астероида на его орбите вокруг Солнца. Из этих данных можно рассчитать всю орбиту и положение астероида в любой момент. Даже можно грубо учесть планетарные возмущения.

— Да, — сказал силиконий еще тише.

— Какие они? Какие числа? Запишите, Хокинс. Возьмите бумагу.

Но силиконий сказал:

— Не знаю. Числа не важны. Место еды там.

Хокинс сказал:

— Это ясно. Ему не нужны координаты, поэтому он на них не обратил внимания.

Силиконий произнес:

— Скоро не… — долгая пауза, потом медленно, как будто испытывая незнакомое слово… — живой. Скоро… — еще более долгая пауза… — мертвый. Что после смерти?

— Держись, — умолял Вернадски. — Скажи, капитан записал где-нибудь эти числа?

Силиконий долго не отвечал, двое людей нагнулись над умирающим камнем, так что головы их чуть не столкнулись. Потом повторил:

— Что после смерти?

Вернадски крикнул:

— Один ответ! Только один! Капитан должен был записать эти числа. Где? Где?

Силиконий прошептал:

— На астероиде.

И больше ничего не говорил.

Теперь это был мертвый камень, такой же мертвый, как породившая его скала, как стены корабля, мертвый, как мертвец.

Вернадски и Хокинс поднялись с колен и беспомощно взглянули друг на друга.

— Бессмыслица, — сказал Хокинс. — Зачем ему записывать координаты на астероиде? Все равно что закрыть ключ в шкафу, который он должен открывать.

Вернадски покачал головой.

— Целое состояние в уране. Величайшая находка в истории, а мы не знаем, где это.

Сетон Дейвенпорт огляделся со странным ощущением удовольствия. Даже на отдыхе в его лице с четкими чертами и выдающимся носом было что-то жесткое. Шрам на правой щеке, черные волосы, поразительные брови, смуглая кожа — все соответствовало облику неподкупного агента Земного бюро расследований, кем он на самом деле и был.

Но теперь что-то вроде улыбки появилось на его губах, когда он осматривал большую комнату. Полумгла в ней делала бесконечными ряды книгофильмов, а образцы Бог-знает-чего Бог-знает-откуда — еще более загадочными. Полный беспорядок, впечатление уединения, почти изоляции от мира придавало помещению нечто нереальное. Так же, как и его владельцу.

Этот владелец сидел в кресле-столе, единственном ярком пятне в полумраке. Он медленно просматривал страницы официального отчета. Руки его, помимо этого, поминутно поправляли толстые очки, которые угрожали свалиться с короткого не производящего никакого впечатления носа. Животик медленно поднимался и опускался.