Алексей Лебедев - Рассказы

Мне снился город, лежащий в руинах, и я двигался через него. Кое-где попадались надписи на немецком языке. Развалины не мешали моему движению: в этом мире я был призраком, и у меня была какая-то цель. Наконец, я увидел человека, одиноко сидящего на развалинах. Он был одет в солдатскую форму времен Последней Мировой и курил папиросы. Лицо его показалось мне знакомым. Он тоже увидел меня:

— Ну, здравствуй, сынок.

— Здравствуйте. А вы кто?

— Не узнаешь? Верно, забыл. Смирнов я, Иван Евсеевич, твой прапра… черт его знает, сколько раз, дедушка.

Теперь я вспомнил, где я его видел: сохранились старые фотографии, плоские и черно-белые. Иван Евсеевич погиб на войне, защищая нашу Родину.

— Что это за место?

— Берлин, туды его мать. Всю войну прошел, и перед самой Победой… В общем, убили меня. Так с тех пор и сижу здесь, курю. О вас думаю, о живых. Как ты, Петрович? Говорят, на Луну залез, большим начальником стал.

— Стал, — вздохнул я, присаживаясь рядом с ним. — Да видно, кончились мои светлые денечки.

— Что так?

— Обложили меня, батя. Со всех сторон. Кругом виноват.

— Э, завел! Давай-ка рассказывай, только все по-порядку.

Глядишь, и придумаем что-нибудь.

Я стал рассказывать: сначала неуверенно, подбирая слова, а потом даже увлекся. Когда я закончил, в воздухе повисла тишина.

Потом Иван Евсеевич смачно сплюнул, и его плевок прошел точно сквозь мои призрачные ботинки.

— Экая же ты сопля, сынок! А с виду — взрослый мужик. Да, видать, измельчали Смирновы. Выродились, как яблочки…

Я не знал, что ответить.

— Ты знаешь, дурачина, что такое война? А что такое лагеря, знаешь? Что ты повидал-то на своем веку? Щенок!

— У нас нет больше ни войн, ни лагерей.

— Будут, туды их мать! Как пить дать, будут, ежели ты руки опустишь. Страдалец хренов! Дело надо делать, вот что.

— Какое дело?

— Свое дело! Ты начальник, ты за все и ответчик. Город надо спасать. А то будут у вас такие дела — мало не покажется. Ты мне тут про Хэрриша рассказывал. Что он есть? Щенок, как и ты. Да ведь из такого щенка волк может вырасти! Что мы, не знаем таких крикунов? Был вот один, и чем кончилось, — предок кивнул на окружающие нас руины. — Вот и думай.

— Что тебе плакаться? — продолжал он. — Жив, здоров, на свободе, руки-ноги на месте, голова тоже. Бороться надо! Мало ли что говорят — злые языки всегда найдутся, туды их всех, а ты не дрейфь! Хоть и разный там у тебя народ, а все ж не дурак. К выборам своим готовься. А проиграешь — невелика беда. Это еще не конец света. Будешь дело делать — отыграешься. Всех за пояс заткнешь. Так-то, сынок!

Помню, меня покоробила его грубость. Я думал о том, что он ничего не знает о нашем мире и его законах. Но грубая правда его слов запала мне в душу. Хотя на самом деле это, наверное, был разговор с самим собой, игра подсознания, открывшая для меня второе дыхание. Но с тех пор я не раз вспоминал Ивана Евсеевича, и мне уже было не все равно.

С некоторых пор мне стали сниться чудные сны. О них я не рассказывал даже моему психоаналитику. Мне вдруг пришло в голову, что он продаст меня врагам, а они могут сорвать мне выборы и даже запрятать в психушку, как Троммеля.

Другой лакомый для них кусочек — личная секретарша. Кто лучше нее знает своего шефа и все его слабые места? Я стал с подозрением относиться к Лауре; она, в свою очередь, строила из себя оскорбленную невинность, и наши отношения окончательно испортились. Вместе с тем меня тянуло к Магдале. Чувство наше оказалось взаимным, но было в нем что-то странное: словно Судьба задела нас одним крылом.

Так вот, о снах. Чтобы сказать проще, это были сны о власти и могуществе. Где все происходило, не знаю, — может, в ином времени или на другой планете. Я никогда не видел таких городов и стран. Хотя я, конечно, многого не видел…

Я стоял на вершине ступенчатой пирамиды и смотрел на плещущееся внизу море голов. Это был мой народ. Я говорил с ним, и голос мой был подобен грому. В мою речь я умело вплетал магические слова и жесты. Толпа становилась моим телом, а я — ее душой. В других снах я видел, как маршируют мимо меня мои легионы. Звучала музыка — было в ней что-то варварское и непобедимое. Движение колонн не прекращалось не на минуту.

Казалось, ничто не может их остановить. Даже мертвые, они будут маршировать в вечность. Но что-то все же произошло — великий город опустел, зарастая джунглями, и по ночам его оглашал вой неведомых тварей.

Сны становились все страньше и страньше — кажется, так говорила Алиса в Стране Чудес. В одних я был драконом, летящим над городами и селами, улавливая исходящие от них волны ужаса и с мрачным весельем предавая их огню. В других я был ни больше ни меньше, как богом: то деревянным идолом, пьющим кровь ритуальных жертв, то каменным гигантом, лицезреющим мистические танцы прекрасных жриц.

Но то, что произошло у нас в ту ночь с Магдалой, перекрыло все предыдущие фокусы. Помню, мы легли в постель и принялись за дело, как вдруг нас сморило.

Я висел в космическом пространстве, в центре звездного вихря, на пересечении энергетических потоков. Я видел Магдалу.

Мы летели навстречу друг другу. И чем ближе мы были, тем быстрее меняли облик. Она была прекрасна — человеческое тело неспособно достигнуть такого совершенства, это была красота богини. Мы соединились и предались экстазу божественной любви. Тела наши светились, вокруг сверкали молнии. Но это не принесло нам полного удовлетворения.

Тогда мы превратились в драконов. Моя подруга была прекрасна с ее холодной чешуйчатой кожей, большими перепончатыми крыльями, когтистыми лапами, клыкастой бородавчатой мордой и черным раздвоенным языком. Мы предавались первобытной страсти, в упоении хлопая крыльями, кусая друг друга за шеи и царапая когтями. Но и это был не конец.

Мы стали гигантскими слизнями и слились в сладострастном объятии двойной спиралью. Невероятная чувствительность тонкой, покрытой слизью кожи дарила неописуемое наслаждение. Мы больше не были мужчиной и женщиной, самцом и самкой. Слизни — гермафродиты. Потом я прочел об этом в книжке, а сначала испытал на собственном опыте. Там, во сне, я сознавал, что это моя истинная сущность. Но когда мы выпустили из голов голубоватые трубки половых органов, когда они сплелись венчиками щупалец, мое человеческое «я» не выдержало. Сила отвращения выбросила меня из этого эротического кошмара.

Мы лежали с Магдалой обнаженные, вцепившись друг в друга до боли. Наши глаза были пусты и безумны. Я опомнился первым и выпустил ее из объятий. Она отстранилась и взгляд ее стал более осмысленным:

— Что это было?

— Откуда я знаю?

— Мне снилось, что мы были… улитками, что ли.