Онджей Нефф - Повести и рассказы [компиляция]

И еще мне пришло в голову: что подумают чужаки, если я с поджатым хвостом и опущенным носом потащусь на первый же зов Хозяина! Они меня на смех поднимут, точно.

Хозяин был совсем близко. До меня донесся презрительный смех Незнакомца и глухое ворчание чужаков. От аромата зеленого ковра меня замутило, на глаза навернулись слезы, боюсь, что я даже тихонько заскулил. Не знаю, как случилось, но я рванулся вперед, над головой мелькнуло что-то синее, зеленый ковер сразу стал гуще и выше, он достигал груди. Я опомнился, обернулся к Хозяину и обомлел: между мной и им… Нас разделяла синяя ограда!

— Плакали ваши десять тысяч! — ликовал Незнакомец. — Ай да гениальная собачка! Примите мои поздравления!

Хозяин его не слушал. Он перестал грозить и только умолял, стоя у ограждения:

— Барон, Барончик, вернись, милый!

А собаки уже неслись на меня.

Я слышал их топот, щелканье челюстей, глухое ворчание. Ужас парализовал меня, я хотел бежать и не мог.

— Барон! — кричал Хозяин срывающимся голосом.

Толстяк разом превратился в грубияна и заорал:

— Ну и заварил ты кашу со своей шавкой, псих этакий! Теперь надо лучемет в дело пускать, иначе волки залезут в хронопорт, беды не оберешься! Учти, я обо всем в отчете напишу, обо всем! А, черт, батарейки сели! Какой дурак здесь баловался?!

Псы остановились метрах в десяти от меня. Я вежливо поздоровался, но они не ответили. Мое внимание привлек самый крупный из них, наверное вожак. В молодости он, по-моему, попал в отбросодробилку: такой был истерзанный, потрепанный, весь в шрамах и царапинах. Он уставился на меня, блестящий, будто стеклянный нос нацелился, как ствол лучемета, грудь ходила ходуном. Я понял, что вожак принюхивается ко мне, раздумывая, что делать дальше, как поступить. И еще мне пришло в голову, что мой запах может ему не понравиться, показаться чужим. Я свесил уши, не сомневаясь, что буду самым мерзким образом облаян.

Но он вдруг широко разинул огромную пасть, так что мне стал виден белоснежный ряд острых зубов в идеальном состоянии — ни единой пломбы, не говоря уж о мостах! — и хрипло взвыл. Остальные подхватили. Видимо, это был приказ, потому что псы как по команде набросились на меня. Передвигались они быстрее нашего электромобиля, а ведь у нас, вы уж поверьте, не какой-нибудь тарантас, а «Электрошкода» 23ГЛС!

Эдак эти нахалы могут и с ног меня сбить! Я еле увернулся. Хозяин, Незнакомец и толстый сотрудник хронопорта что-то кричали, но их слова терялись в оглушительном лае диких псов.

Вот они уже окружили меня.

Я плыл по волнам их запаха, более не испытывая страха. В сознании мелькнул отблеск огромной радости, даже наслаждения. Как тогда, когда у нас в доме испортился кондиционер и враг — жара — напал на нас, а я прогнал его, сам, без помощи роботов, просто высунув язык!

Но я не успел насладиться своей радостью. Огромный пес-вожак подбежал и дыхнул на меня. Мне стало плохо. «Хорошо бы сейчас освежитель полости рта или на худой конец чайную соду». Перед глазами мелькнули белозубая челюсть, стеклянный нос и налитые кровью глаза. В следующую секунду я ощутил сильнейшую боль в шее, лапах и хвосте. По брюху заструилось что-то горячее. Я тонул в глубинах боли, мне хотелось закричать: «Ах вы, глупцы, я ведь вашей крови!» И так я стискивал зубы и мучился от боли и странного наслаждения, пока сознание не покинуло меня.

Сначала взорвался второй, затем пятый, а через несколько секунд все остальные топливные баки, предназначенные для грузового корабля, на который должен был доставить их ракетоплан «Интрепид». Твердое топливо находилось в грузовом отсеке носовой части, и это обстоятельство облегчило участь командира корабля Бернарда Вайнтрауба и второго пилота Лесли Гелба: они сразу потеряли сознание и не мучались. Хуже обстояло дело с Аланом Коуэлом — научным сотрудником, отвечавшим за опытный биохимический объект «Астрал». Огонь прорвался в его отсек, и напрасно Алан прятал лицо в питательной почве для фасоли сортов Альфа, Гамма и Саут Орандж-11.

В грузовом отсеке в момент взрыва находился бортмеханик Генри Стоукс. Он был в скафандре, который с давних времен принято было называть «Гастоном». Модули «Спейслэба», расположенные в хвостовой части, отразили смерч горючих газов, и те вырвались в открытый космос, никак ему, впрочем, не повредив. Но они повредили лабораторный модуль, где был английский физик Ричард Коген. Голубоватое облачко кислорода просочилось из трещины наружу, и Коген в ужасе закрыл руками лицо, готовясь в муках прожить последние оставшиеся ему секунды.

Космонавт в скафандре крепко зажмурил глаза, чтобы спасти их от нестерпимого блеска пламени. Он в смятении пытался понять, что произошло, но не мог даже шевельнуть рукой.

Огонь бесновался всего каких-нибудь девяносто секунд. Затем наступила тьма, которую Стоукс ощутил так же болезненно, как белое зарево пожара. Генри был астронавтом старой закалки, обучавшимся по беспощадной программе НАСА 80-х годов. Тренировка приспособляемости глаз была одним из самых мучительных, как тогда казалось, излишеств программы. Зато сейчас уже через двенадцать секунд Стоукс воспринимал окружающее, а еще три секунды спустя он различил очертания модуля, выглядевшего так, будто его вскрыли консервным ножом. Внутри корчился англичанин в белом комбинезоне, забрызганном кровью.

Стоукс оттолкнулся от стены, подлетел к модулю и схватился за рваные края трещины, не сознавая, что может порвать пластиковые рукавицы «Гастона». В оранжевом аварийном свете виднелись обломки приборов и обрывки кабелей, среди которых погибал Дик Коген. Кровь шла у него из носа, из ушей, из-под ногтей. Кислород в легких кончался, и Дик сражался за каждый вздох.

Стоукс просунулся внутрь и сорвал с крюка белый мешок, похожий на сонного полярного нетопыря. Стальная бечевка, натянувшись, вырвала пломбу. Баллон немного раздулся, приобретя очертания огромной раковины. Дик Коген уже не шевелился. Стоукс схватил его за плечи и засунул головой в отверстие раковины. Чистый кислород омывал лицо англичанина, но нижняя часть тела по-прежнему подвергалась смертоносному воздействию открытого космоса. Бортмеханик решительным движением вытащил белую фигуру через трещину в модуле. засунул в спасательный мешок, подвел колени потерявшего сознание ученого к подбородку и застегнул пластиковую молнию. Затем он резко дернул за ручку, выкрашенную красной краской. Освободившийся кислород мгновенно растекся по каналам внешней оболочки баллона, и тот принял форму шара диаметром метр двадцать сантиметров. Внутри, подобный плоду в материнском лоне, возвращался к жизни Дик Коген. Он был все еще без сознания, но легкие уже заработали. Стоукс пытался рассмотреть его через окошечко из оргстекла, но ничего не увидел. Схватившись за ручку шара, как за чемодан, он растерянно соображал, что делать.