Роберт Янг - Эридан - Научно-фантастический роман, рассказы

Его голос прозвучал холодно:

— Кто эта сестра по шабашу, Глория?

— Я… я не знаю. Я никогда не видела ни одну из них. Ученицам не позволено с ними встречаться. Но это точно одна из твоих знакомых, иначе бы тебя не выбрали.

Он встал.

— Неважно. Я выясню, кто она. Сейчас мне надо идти, но обещаю, что скоро вернусь.

Дверь мамаши Хаббард была заперта. Он начал стучать — громко, грубо. Стучал долго, но без результата. Потом взялся за ручку, но дверь не открылась.

Пряный запах все еще чувствовался в холле. Наверное, с горечью подумал он, старуха взяла свое дьявольское варево с собой на шабаш и прямо сейчас председательствует там, окруженная тощими уродливыми сестрами, а наместник дьявола стоит у ее плеча в своей серой хламиде из козлиной шерсти.

Что ж, он дождется ее возвращения. Сядет на ступеньки и будет ждать. А потом выскажет ей в лицо все, что думает о злобных старухах, которые издеваются над бедными девушками и убивают покалеченных кошек.

Гарольд достал сигареты и полез в карман за спичками. Коробок был пуст. Он вспомнил, что в ящике комода есть еще один, и пошел наверх. Выдвинув ящик, замер — прямо перед ним лежала новенькая хрустящая двадцатидолларовая купюра. А рядом с ней — желтоватый листок бумаги.

Он медленно взял листок. На нем мягким карандашом были аккуратно выведены слова:

«Каждый день, убираясь в твоей комнате, я чувствую запах консервированного супа, который ты варишь себе по вечерам и по утрам. И у меня сжимается сердце, потому что такой хороший человек, как ты, не должен страдать. Сегодня, когда мы встретились, Гарольд, я собиралась пригласить тебя на ужин, целый день я готовила спагетти с фрикадельками из оленины и хотела разделить с тобой трапезу. Но ты не стал меня слушать, сунул мне деньги и убежал. Я возвращаю тебе твою двадцатку. Двадцать долларов — ничто по сравнению с дружеским теплым ужином, который не купишь ни за какие деньги. А сейчас я пойду в церковь Святого Антония и помолюсь за тебя».

Гарольд глядел на эти простые слова и не мог двинуться с места. Выходит, глаза бывают жадными не только от скупости, но и от жажды общения. От нехватки понимания, участия, человеческого тепла…

Он медленно повернулся и пошел по лестнице вниз. Телефон в холле зазвонил, как раз когда он проходил мимо. Гарольд взял трубку:

— Алло?

— Добрый вечер, — сказал мужской голос. — Я хотел бы поговорить с мистером Ноулзом.

— Мистер Ноулз слушает.

— Это мистер Экман. Надеюсь, вы простите меня за то, что я совершенно забыл о нашей сегодняшней встрече. Не знаю, что со мной произошло… какая-то мистика. Но пару минут назад я все вспомнил — так же неожиданно и непонятно… В общем, если вас еще интересует работа в моей компании, буду рад видеть вас завтра утром. Думаю, мы обо всем договоримся.

— Конечно, меня все еще интересует работа у вас! — поспешил ответить Гарольд. — И большое спасибо, что позвонили.

Он сел в такси и поехал в Форествью. На полпути у него родился план, и он попросил водителя остановиться у круглосуточной аптеки. Там он купил большой кусок мыла и всю оставшуюся дорогу обдумывал детали. План был простой, деталей не так уж много, но у него противно сосало под ложечкой, а раздумья от этого отвлекали.

Он вышел их машины возле дома Присциллы и подождал, пока отъехавшее такси завернет за угол. Потом взял кусок мыла и намылил ветровые стекла всех машин, припаркованных вдоль аллеи и подъездной дорожки. А затем отвинтил клапаны на всех шинах. Закончив, прошел полквартала до круглосуточной автозаправки и сделал один телефонный звонок, после чего вернулся к Присцилле.

Вечеринка была в самом разгаре. Глаза Присциллы засияли, когда она увидела Гарольда. Через пару минут она принесла из кухни и поставила на карточный столик посреди гостиной большой трехъярусный торт с апельсиновой глазурью. На верхнем ярусе, в самом центре, стояли две маленькие восковые фигурки, а вокруг них, расположенные в виде пентаграммы, горели свечи — двадцать одна штука.

В мозгу у Гарольда как будто включили свет, и он увидел истину. Внимательно присмотрелся к фигуркам: одна из них напоминала его, другая — Глорию.

И все же… он никак не мог в это поверить. Неужели? Присцилла? С ее золотистыми глазами, золотыми волосами, золотым сердцем? Но поверить все-таки пришлось: на стене висел плакат, с виду вполне обычный плакат для игры «Прикрепи ослу хвост». Нарисованное на плакате тело животного было утыкано булавками. Тело не ослика, а кошки — трехногой кошки с половинкой хвоста. Теперь у нее появился еще один хвост, целый…

Только он ей уже не нужен.

Присцилла зажигала свечи, а все остальные окружили карточный стол, злобно поглядывая на Гарольда. И тут он заметил странную вещь — его одержимость Присциллой полностью улетучилась. Эта женщина — все равно, что мужчина. Дюжина мужчин!

Пламя свечей, колеблясь, потянулось вверх, восковые куклы начали таять, и Гарольд почувствовал первые горячие прикосновения огня. Дядя Вик подошел ближе, его лицо вытянулось, нос заострился. Присцилла тоже придвинулась к нему, и глаза у нее были уже не золотистые, а желтые. Губы растянулись, обнажая острые клыки. И все-таки это маскарад, подумал Гарольд. И пришло время снимать маски. От этой мысли он поежился.

— Но почему, Присцилла? — спросил он, стараясь не давать волю страху. — Почему?

Желтые глаза сверкнули.

— Ты же меня любишь, верно? Ну вот, я возвращаю тебе твою любовь — единственным возможным для меня способом. Возвращаю с ненавистью — в сто раз большей!

Он отступил назад. Пламя свечей загорелось жарче. Капли пота выступили у него на лбу. Он старался держать себя в руках, напряженно прислушиваясь к звукам с улицы. И наконец услышал, как хлопнула дверца машины. Именно этого он ждал. Наконец-то можно расслабиться.

— Что это? — быстро проговорил дядя Вик.

— Полиция, я полагаю, — ответил Гарольд. — Я попросил их заехать.

— Это невозможно, — взвизгнула Присцилла. — Если бы ты сказал им про шабаш, они бы просто посмеялись над тобой!

— Естественно. Поэтому я не сказал про шабаш. Я попросил их заехать совсем по другой причине. Дети там немного набедокурили с вами машинами…

Присцилла уставилась на него. И дядя Вик тоже. И остальные.

— С нашими машинами?.. — начала она. — А, ты про мыло на ветровых стеклах, и все такое? — Присцилла засмеялась. — Ну, так мы просто откажемся предъявлять обвинения — правильно, дядя Вик?

Дяде Вику заметно полегчало.

— Да, именно так мы и сделаем, — ухмыльнулся он.

— А кто сказал, — Гарольд вытер пот со лба, — что это вы должны предъявлять обвинения? — Он повернулся и посмотрел в упор на Присциллу. — Очевидно, вы плохо знаете муниципальные указы Форествью. В одном из них, например, сказано, что вечером тридцать первого октября все личные автомобили должны находиться в гаражах, неважно, частных или общественных, для того чтобы — цитирую — «не искушать подрастающее поколение и не провоцировать юных жителей пригорода на совершение противоправных действий». Последние несколько лет юные жители пригорода вели себя образцово, поэтому указ спокойно лежал в ящике стола. Но я уверен: когда шериф узнает, насколько грубо вы нарушили местный закон, он с большой радостью извлечет бумагу из архива и даст делу ход.