В Барсуков - Ярчук — собака-духовидец [Книга о ярчуках]

Первым, видимо, ввел ярчука в литературу предшественник Гоголя О. Сомов в «Киевских ведьмах» (1833):

«— Все это так, — подхватила первая, — только про старую Ланцюжиху недобрая слава идет. Все говорят — наше место свято! — будто она ведьма.

— Слыхала и я такие слухи, кумушка, — заметила вторая. — Сосед Панчоха сам однажды видел своими глазами, как старая Ланцюжиха вылетела из трубы и отправилась, видно, на шабаш…

— Да мало ли чего можно о ней рассказать! — перебила ее первая. — Вот у Петра Дзюбенка извела она корову, у Юрчевских отравила собак за то, что одна из них была ярчук и узнавала ведьму по духу» [34].

У Т. Шевченко в «Подземелье» («Великий льох», 1845) ярчук выступает также как змеелов («Побіжить наш ярчук / В ірій їсти гадюк»); те же свойства приданы ярчуку и в вошедшем в антологию рассказе А. Вадзинской «Бровко». Заметим, что и в «Бровко», и в сказке Р. Чмихало «Ярчук» ярчук практически лишен мистических качеств: это главным образом искусная и бесстрашная охотничья собака и прежде всего волкодав.

О. Стороженко, автор рассказа «Ярчук», вспоминает о ярчуке и в рассказе «Влюбленный черт»:

«— Вот, — говорит черт, — и слобода, где живет Одарка: вот же, гляди, и ее хата, окружена вишневым садочком. Иди ж теперь к ней, переднюешь, а вечером, как солнышко сядет, то и я к вам приду. Я бы и сейчас, — говорит, — с тобой пошел, да днем небезопасно нашему брату ходить в слободу: вдруг на ярчука наткнешься да и петухи кукарекают, чтоб они сдохли!»

Пес Разбой, четвероногий друг маленького героя повести Г. Мачтета «Белая панна» (1889), видится мальчику ярчуком: «Если они <���страхи> и были, то, конечно, отступали все дальше и дальше в глубь вместе с мраком, потому что на мне был крест, а Разбой был “ярчук” [35], которого боится и волк, и нечистая сила».

Ярчуки вновь оживают в фантастике 1970-х, а затем и 1990-х годов. Вполне очевидна «ярчуковская» генеалогия собакообразного голована-визионера Щекна из повести А. и Б. Стругацких «Жук в муравейнике» (1979) и собак-духовидцев из романа О. Дивова «Мастер собак» (1997), развернутого позднее в трилонию «След зомби».

Появляются ярчуки и в современной литературе. В рассказе «самиздатовского» автора Д. Кононенко «Вовкулака» («Гончие святого Юрия») [36]фигурирует забавный лже-ярчук:

«Средство оказалось небольшой рыжей дворняжкой с закрученным хвостом.

— Это ищейка? — урядник видел, что такое мелкое создание с волком не управится.

— Ярчук, гончая Святого Юрия.

Урядник молча взял дворняжку на поводок.

Оборотня искать следовало так: на кого ярчук залает, тот и режет скот по ночам. М-ский уверял, что это самый верный способ.

Вечером селяне поглядывали на начальство с собакой, но молчали. Собака тоже молчала, в третий раз обходя дворы, а урядник уже начинал считать себя круглым дураком.

Из-за хаты вышла полосатая кошка тетки Явдохи и немедленно раздулась вдвое при виде собаки. Ярчук спрятался за урядником и гавкнул тоненьким голосочком».

Перу молодого украинского писателя и поэта В. Худенко, уроженца и жителя села Карабутово под Конотопом, принадлежит весьма эффектная миниатюра «Ярчук» (2009):

«Холодная зимняя ночь укрыла хутор.

Вечером еще ничего было, а теперь поднялась вьюга и понесла вниз в долину сугробы с колхозного поля и окутала ими всю Нехаевку, и даже садиков ее опрятных не видно стало, ни домов, ни дороги из хутора на Роменскую трассу, лишь тополя над ней стояли худыми тенями и цеплялись за них далекие звезды.

И единственная улочка хуторка над водохранилищем, ивами обнесенным, спала, и ивы спали, вмерзшие ветвями в лед; а там, подо льдом — щуки, карпы, окуни — все уснуло, и хутор уснул, и лишь гудело, гудело, гудело…

И несло оврагами и балками в ночь далеко-далеко, до самого Октябрьского села или Дубовязовки мертвыми зимою колхозными полями и лесополосами вдоль них, и осушенным болотом, и одинокими рощами; нагнал декабрь сон и сам спал.

А все же не всех одолел.

Почти на краю Нехаевки мерцал огонек — светилось у Бондарей в хате.

Мать и дочь жили одиноко, парень еще у них был, но в армию недавно забрали, и пока управились с хозяйством, ночь настала, да еще и корова тельная — ночью или, может, завтра телят ждать.

Старый Бондарь два года назад умер от рака легких — он в шахте работал на Донбассе, прежде чем сюда перебрался — надышался.

Остались они втроем, тут и Олегу в армию, а Юля школу заканчивала.

Как-то держались пока что.

Мать вышла в сарай на корову глянуть, а Юля из-под одеяла тут же — шмыг! и ручку старой «Весны» крутанула, сбросила на пол тряпку с рисунком Останкинской телебашни — замигал экран. В доме у них убого и сквозняк гуляет, девушка в мамин свитер закуталась, а все равно холодно, тряхнула кудрями, вздрогнула.

— Где же? Где? — шепчет. — Ну ты, железяка! — стукнула ладонью по коробке. — Нет?

— Что ты, доченька?

Это мама пришла с улицы, Юля и не услышала, когда. Стоит в обтрепанной фуфайке у двери, постарела-то как.

— Думала, мам… — поникла Юля, — покажут этот Афганистан.

Мать немного помолчала, потом вздохнула еле слышно, а еще потом:

— Поздно, Юля, завтра включишь.

— Но, мама, — выпрямилась Юля, — два месяца писем нет, а то часто писал. Я думаю… — опять почему-то поникла. — Вот вспомни, уже скоро Новый Год, а у нас… И елки нет… Раньше Олег принесет, поставит… Как папы не стало, так и Олег.

Мать продолжала молчать, а метель била в окна.

— Иди, доченька, спать, — сказала наконец. — Сломался небось, видишь же… — уныло кивнула в сторону телевизора. — Иди.

Юля опустила глаза, прошла к кровати, окинула еще раз бездумным взглядом заплесневелую, почти пустую комнату.

— Ну, а теленок есть? — спросила у мамы.

— Нет, нет, — покачала головой. — Зато, — едва заметно улыбнулась, — Динга там принесла.

— Правда? — обрадовалась Юля и тут же нырнула в мамин свитер, который до сих пор держала в руках, после к куртке потянулась.

— Ну, а щенков сколько? — допытывалась. — А на цвет? На цвет какие? Вот я гляну. Много, а? Она же как бочонок была.

— Да нет, — тихо ответила мама. — Один.

— Один?

— Угу.

— Песик?

— Угу. Ярчук.

— Как это?

Юля вытаращила глаза.

— Идем, посмотришь, — ответила мать.

Вышли в мороз и в ночь, в холодный декабрь, в забытый хутор. Динги в будке не было — стояла рядом и дрожала на морозе.

— Чего это она, мам? — спросила Юля. — К маленькому не идет?

— Боится.

— Чего?

— Ярчука. Иди, иди сюда, мой маленький, цуцу, — мать наклонилась к будке и достала оттуда темный лохматый комочек.

— На, смотри.

Юля взяла в руки и приподняла, рассматривая. А щенок, между тем, был не слепой.

Глянул на девушку исподлобья грустными глазами и, чуть зевнув, блеснул в декабрьскую ночь волчьими клыками».