Александр Лучанинов - Где они все? (СИ)

Мясо было самым вкусным, что он пробовал в своей жизни. Скорее всего, из-за того, что он не ел уже двое суток, и даже выброшенный на помойку протухший мясной пирог в данной ситуации показался бы ему деликатесом.

— Так откуда ты такой больной свалился на мою голову? — спросила куча, неотрывно следя, как он уплетает ужин.

— Самолет упал, — сказал Феликс и чуть не подавился.

— Тише, тише, сначала прожуй.

— Самолет, на котором я летел, разбился в лесу, а я выжил. Вот брожу теперь по округе, ищу спасения.

— Самолет, значит? — куча встала и подошла к шкафу с книгами. — Интересно…

— А вы? — неуверенно спросил Ходж. — Вы человек?

— Не знаю, тебе видней.

— В том-то и дело, что нет. Вас под волосами не видно, и это, по правде говоря, пугает.

— В точку, — откуда-то из-под волос показалась рука и пальцем указала в потолок, — человек всегда боится того, чего не понимает. Именно поэтому я и живу здесь, в лесу. Нет людей — нет проблем.

— Почему-то всегда думал наоборот, — Ходж заглотил очередной кусок мяса, практически не прожевывая, — мои проблемы начались как раз из-за того, что людей в округе нет. Разбились бы мы где-нибудь возле большого города, и все было бы хорошо… — в его памяти всплыло безголовое тело Бриггса, вцепившееся мертвой хваткой в штурвал. — По крайней мере, для меня. Вертолет со спасателями забрал бы меня в госпиталь, врачи бы вправили мне руку, и через недельку я бы уже был дома. Видите, люди — это не так уж и плохо, как вам кажется.

— И то верно, — кивнула куча, — но не в моем случае.

— А что у вас за случай такой?

— Не хочу об этом говорить, — отмахнулась куча, — лучше доедай быстрее, мне еще тарелку надо помыть, а с теплой водой здесь туго.

— Да бросьте вы, — Феликс отложил недоеденный ужин в сторону. Любопытство — не очень полезная черта, но в такой ситуации хуже не будет, я же вижу, что вы любите читать. Столько книг на полках — признак того, что вы скучаете по людям. Вы читаете их истории, чтобы снова почувствовать себя частью того мира, частью общества.

— Нету никакого МОЕГО общества. Оно давным-давно исчезло. А книги я читаю, чтобы не сойти с ума в этой дыре. Все эта треклятая борода…

— Что? — удивился Ходж.

— Борода. Может, и у тебя вырастет, когда подрастешь. Все, что ты видишь, — это не мое тело. Я внутри, а все эти волосы — это моя борода. Другие у меня не растут.

— Борода? — Феликс от удивления открыл рот.

— Она самая, чтоб она была проклята. Знал бы ты, как она мешает. Все время приходится наматывать ее на себя, иначе просто невозможно ходить. А как она чешется! Бывает, по полдня сижу и чешу. Стоит начать, как уже невозможно остановиться. С другой стороны, есть и плюсы. Если не забывать ее мыть, то она довольно теплая, а здесь с теплом небольшие проблемки, знаешь ли.

— Не понимаю… борода? Почему вы ее просто не сбреете, если мешает?

— А вот тут и начинаются настоящие проблемы, — куча замолчала, она сомневалась, стоит ли договаривать. Одиночество давило на нее с большой силой и просто требовало выговориться хоть перед кем-нибудь, но на ней лежала огромная ответственность, тайна, которую нужно было хранить, несмотря ни на что. С другой стороны, парень явно не жилец, и этот факт был решающим в ее внутреннем споре.

— Обещай мне, что никому не скажешь про меня и этот дом, — наконец прошептала куча, — обещай, что после того, как тебя найдут, ко мне никто не заявится с вопросами.

— Я не…

— Обещай мне!

— Хорошо, хорошо! Обещаю, что никому не раскрою вашу тайну. Сойдет?

— Да, — куча подошла к кровати и, сев на стоявший рядом табурет, заговорщицки прошипела, — если я сбрею свою бороду — все люди на земле умрут.

— Что? — переспросил Феликс. — Как умрут?

— На месте, — ответила куча, — такое правило, сбриваю бороду — все умирают. Вот так просто. Именно поэтому я и сижу здесь, на выселках. Чтобы чего не случилось.

— Вы меня разыгрываете сейчас или что? — Ходж просто не мог поверить в такую странную историю. Он никогда не верил в сказки и даже после всего пережитого не собирался.

— Нет, я серьезен, как никогда. Если дело касается бороды, то, уверяю тебя, никаких шуток быть не может. Как можно шутить с жизнями миллионов людей?

— Миллиардов, — поправил его Феликс. — И все же, с чего вы взяли, что если сбреете бороду, то все умрут?

— Вот тут загвоздочка небольшая, — смущенно ответила куча, — я не помню.

— Не помните?!

— Это было так давно, — начала оправдываться она, — я в этом лесу уже не первый десяток лет, да и, скорее всего, не второй. Думаешь, так легко все упомнить? Воспоминания со временем вытекают из головы, как песок из ладошки. В один прекрасный момент ты встаешь утром с кровати и не помнишь, где ты, какой сейчас год и… Кстати, какой сейчас год?

— Тогда с чего вы решили, что эта история с бородой — правда? Может быть, просто память сыграла с вами злую шутку?

— Нет! Готов поклясться своей головой, что все так, как я говорю. А теперь перестань меня доставать и ешь!

— Послушайте, ну я готов еще был поверить в то, что вы вели недостойную хорошего человека жизнь и, осознав это, ушли в лес. Или что вас разыскивают бандиты, полиция, и вы просто отсиживаетесь здесь. Но такое, — Феликс покачал головой, — вы уж извините…

— Так! — перебила его куча. — Ты сюда пришел историю моей жизни критиковать? Вот сиди и ешь молча, пока дают. Ишь, знаток выискался.

Феликс торопливо закинул последний кусок мяса себе в рот и вернул тарелку владельцу. Куча нервно вырвала ее из рук и, что-то бурча себе под нос, побрела на кухню.

Ощущение сытости, по которому Ходж уже успел соскучиться, немного расслабило его дрожавшее от жара тело и медленно затащило в сон.

Ему снова снились бескрайнее лазурное море и маленькая лодочка, которую терзали волны. Но на этот раз сон оборвался до того, как с неба полился дождь из крови. Шатаясь на волнах, Феликс почувствовал, что его укачивает. Он не знал, есть ли у него морская болезнь, потому как на лодке раньше ни разу не плавал, но почему-то был уверен, что это именно она.

За окном было темно, ночь выдалась безлунной, а налетевшие тучи закрыли собой звезды. Ходж выбежал из дома в одних трусах и, облокотившись о стену, согнулся. Его рвало на снег. Практически не переварившиеся куски мяса падали в сугроб у двери и исчезали в нем без следа. Все тело ломило, а ноги подкашивались. По правде говоря, он не имел ни малейшего понятия, как ему хватило сил встать с кровати, а уж бежать и подавно. Когда очередной приступ рвоты закончился, он почувствовал, что чертовски замерз, и пора возвращаться в дом.

Куча сидела на табуретке возле кровати. Место для сна в хижине оказалось одно, а полы были довольно холодными, поэтому ей пришлось спать сидя.