Георгий Гуревич - Ордер на молодость [с иллюстрациями]

Говорил же он обычно о том, что архитектура, прежде всего, искусство, художество и сильно оно художественной выразительностью, должно волновать, брать за живое, душу задевать. Это и есть единственный критерий, главная проверка художественности: задевает или не задевает, не профана, конечно, а мастера — знатока? Говорили еще, что души тонких ценителей отзываются на высокое искусство, а самое высочайшее — вершина вершин — это искусство античное, древнегреческое и римское, тогда были выработаны каноны и найдены идеальные формы. Поэтому самонаиважнейшее для архитектора — знать наизусть и чувствовать ордера по Палладио, вжиться в золотое сечение, изучать пропорции храмов эпохи Перикла и не стесняться использовать увражи старых мастеров, потому что у красоты есть свои законы, они были найдены античными зодчими, а всякие новации — только отклонение от идеала.

«Не стыдно повторять хорошее, — твердил Бебер, — стыдно навязывать свое плохое… навязывать свое плохое. Сик!»

Само собой разумеется, в его проекте в типовых городках в центре был холм, своего рода Акрополь, на подходе — Пропилеи, наверху — городской совет или клуб с внешней колоннадой, очень похожий на афинский Парфенон (колонны ионические, на фризе — триглифы, бычьи черепа на метопах). Все очень грамотно, проработано, прорисовано, классично. Я повздыхал с завистью — не черной, — я бы не мог так войти в дух классики. И подумал, по правде говоря, что не отказался бы пожить в этих гондвандийских Афинах. Рай для архитектурной школы. С детства впитываешь классическую красоту.

С Дэн Ши мы часто встречались в последние годы. Работали же поблизости: я — во Внешней Монголии, в Гоби, а он — в Ордосе, в Монголии Внутренней. Районы соприкасались, приходилось согласовывать дороги, посадки, сообща что-то строить.

Дэн Ши был мал ростом, почти тщедушен; все у него было невелико — глаза щелочками, редкие усики, редкая бородка, даже и голова небольшая, — но сколько же цифр, сведений, формул, фактов и теорий умещалось в этом небольшом черепе! Память необыкновеннейшая! Дэн Ши знал все о новейшей технике, знал глубоко и прочно, помнил твердо, цифры приводил наизусть, ни разу не заглядывал в справочники. Зная технику, уважал и науку, уважал установленные законы. Возмущался, уличая собеседника в невежестве, а невежеством считал всякое отклонение от правил, всякое несогласие с правилами — «самонадеянную самостоятельность, непозволительное дилетантское оригинальничанье».

Можно представить себе, как возмущал его Альба. Впрочем, об Альбе потом, не обо всех сразу. Альба тоже участвовал в конкурсе, приехал в Гондванду вместе с нами со всеми.

Пожалуй, на архитектурных вкусах Дэн Ши лежала тень прошлого, воспоминания о скудных временах, когда надо было срочно дать крышу над головой всем поголовно. Разные страны в разное время проходили эту «крышнук» эпоху в архитектуре, многолюдная и бедная родина Дэн Ши позже тех, которых называли в XX веке развитыми. И дух той эпохи не окончательно выветрился. Вообще дух выветривается долго; мастера проповедуют ученикам рациональность в архитектуре, ученики, привыкшие к рациональности, сами становятся учителями, пишут учебники, по ним учатся ученики учеников и учат своих учеников. Рациональности. А рациональное рационально — кто будет возражать против экономичности и удобства?

«Архитектор должен быть грамотным», — твердил Дэн Ши. (Подразумевал: «Должен считать и рассчитывать».) «Архитектор должен быть архитектором», убеждал нас Дэн Ши. Мы соглашались, мы сами это изрекали, но понимали каждый по-своему. Дэн Ши считал, что «быть архитектором» — это значит быстро представить проект для быстрого и дешевого строительства. Старинное слово «дешевый» в наше безденежное время означает минимум материалов, энергии, рабочих рук, механизмов и рабочих часов. В конечном итоге все же пересчитывается на время. И Дэн Ши сделал проект типового дешевого городка. Он был тесноват, но компактен, обходился без внутригородского транспорта, пешком можно было дойти в любое место за десять минут. Городок быстростроимый. Организация была продумана на зависть, хоть сейчас ставь кварталы на конвейер. Ансамбли же Дэн Ши не стал разрабатывать, только отвел для них место: вот городская площадь, здесь будет городской совет, здесь Дворец культуры. Позже, на досуге, сидя под надежной крышей в теплой и сухой комнате, жители сами решат, какими сооружениями они украсят свой городок.

Свой зал Дэн Ши завесил планами, схемами и таблицами. Перспектив совсем немного — две или три.

— Смотреть нечего, — шепнул мне Бебер.

А я ответил:

— Если в Гондванде решили начинать стройку завтра с утра, предпочтут Дэн Ши, как ни обидно.

— Но это не по условиям конкурса, — возразил Бебер хмуро. — Конкурс был на архитектурный проект, не на организацию работ.

И с тем мы перешли в зал третий, смотреть проект Альбы.

Альба, в противовес своему имени, был жгучим брюнетом с волнистыми кудрями до плеч, высокий, стройный, любимец женщин, наверное. Но больше всего на свете он любил спорить, даже больше, чем проектировать. Голова у него ломилась от идей, иной раз мне казалось, он нарочно придумывает что-нибудь несусветное, лишь бы поспорить досыта. И с Бебером и Дэн Ши они схватывались на каждой конференции, ни в чем не могли согласиться, ибо, будучи современниками, они жили тем не менее в разных веках. Бебер — в устоявшемся, отполированном временем, покрытом золотистой патиной почета прошлом. Дэн Ши — в настоящем: хлопотливо-торопливом, перегруженном сегодняшними неотложными заботами, сиюминутными затруднениями. Альба же — в радужном будущем, даже не в нашем веке и не в следующем, а в том, который придет после следующего.

«Мы строим для будущего, — любил повторять Альба. — В наших городах поселятся люди будущего с их невероятно дерзкими идеями. Мы вдохновлять их должны своей архитектурой».

Вдохновения ради он разукрасил свои мексиканские стройки самыми фантастическими сооружениями — шарообразными, грибообразными, Т-образными, похожими на вешалку, на решетку, на башню из детских кубиков, на спиральную пружину. Смотришь на его проекты, только головой поматываешь: «Ну и ну! И это держится? И не рушится?»

Однажды рухнуло. Был у Альбы такой случай на Гвадалахаре. Но кажется, там и вулкан был виноват, не только архитектура.

Конечно, и для Гондванды Альба придумал нечто особенное — искусственные горные хребты. Природа обделила этот материк высокими горами, нет здесь склонов, на которых оседали бы снега, копились ледники, как у нас на Памире и Тянь-Шане, нет здесь клокочущих потоков, вытекающих из-подо льда. Но если природных гор нет, Альба предложил технические, надувные, этакий брезентовый плащ на каркасе. Когда требуется дождь, его надувают, влага оседает на склонах, стекает в канавы. Накопилось достаточно — воздух из горы выпускают, надувают другую или аккумуляторы заряжают.