Зиновий Юрьев - Рука Кассандры (сборник)

– И вы как доктор наук и заведующий сектором полагаете, что это возможно? Что человек может появиться в комнате ниоткуда и исчезнуть никуда? Это же мистика, и мы с такой точкой зрения согласиться не можем.

– "Мы, вы, они"! – передразнил Геродюка Павсанян. – А вы, милейший Мирон Иванович, как вы интерпретируете создавшуюся ситуацию?

– Никак! – твердо сказал Геродюк и пристально взглянул в глаза заведующего сектором.

– Что значит – никак?

– А вот так, никак.

– Но вы признаете, что из комнаты совершенно невероятным способом исчез младший научный сотрудник Александр Васильевич Куроедов, а вместо него столь же необъяснимо появился э… человек, говорящий по-древнегречески и называющий себя Абнеосом из Трои?

– Нет, не признаю, Леон Суренович.

– Почему же?

– Потому что этого не может быть.

– Но перед вами сидит бородатый незнакомец? Да или нет?

– Нет, не сидит. И попрошу вас, Леон Суренович, не сталкивать нас в болото голой эмпирической мистики и поповщины.

– Леон Суренович, – пробормотала аспирантка Тиберман, – Абнеос говорит, что не понимает, как могут ссориться души умерших.

– Вполне логично с его точки зрения, – мягко сказал Флавников. – Давайте оставим споры и позвоним в милицию и директору института.

– Дело ваше, Сергей Иосифович, – Геродюк пожал плечами, – но мы лично звонить не будем. Мы покрывать чертовщину не собираемся. Для этого у нас в секторе есть другие, готовые беспринципно верить своим глазам. Нет, мы берклианство покрывать не будем.

– И не покрывайте, Мирон Иванович! – крикнул Павсанян. – От человека, который считает, что Деревянного Коня не было, я могу ожидать всего.

Флавников тем временем подтянул к себе телефон и позвонил сначала в милицию, а затем директору института.

– Я думаю, – сказал он членам сектора, – что нам лучше оставаться на своих местах. В прямом, конечно, смысле. В переносном – это уже прерогатива дирекции.

Павсанян резко откинулся на спинку кресла, а Геродюк томно полуприкрыл веки и слегка пожал плечами.

Абнеос, узнавший от аспирантки, что до царства теней ему еще далеко, был возбужден и все время ерзал на стуле, обстреливая аспирантку вопросами.

– Почему они ссорятся? – Он кивнул в сторону заведующего сектором и старшего научного сотрудника.

– Один из них считает, что тебя нет.

– Как это нет? Я есть. Меня зовут Абнеос, и я никогда не драл за хомуты втридорога, как Панф, или ставил гнилую кожу, как эта скупая жаба Рипей.

– И все-таки один из них говорит, что тебя нет. Он очень ученый человек. Старший научный… Ну, в общем, мудрец.

– Мистик – вот кто он. В хорошенькое место я попал, если люди здесь не верят своим глазам! – Бородатый даже вспотел от возмущения и вытер лоб краем одежды.

Послышался стук в дверь, и Флавников отодвинул стул. В комнату важно, словно океанский лайнер, вплыл директор, а за ним в фарватере вспомогательное судно – молоденький капитан милиции.

– Нуте-с, что у вас тут происходит, Леон Суренович? – неодобрительно спросил директор. Он был высоченного роста, и слова его падали сверху вниз. – Впрочем, позвольте мне вначале представить вам капитана Зырянова.

Капитан, с любопытством оглядывая присутствующих, наклонил голову.

– Так в чем же дело? – переспросил директор. Он был величествен, стар, сед, приятно округл и, несмотря на жизнь, проведенную в изучении Троянской войны, не любил ссор, склок, неприятностей и всего, что мешало ежедневному погружению в глубину веков.

– Видите ли, Модест Модестович, у нас случилась совершенно загадочная история. Во время заседания сектора вдруг необъяснимо исчез младший научный сотрудник Куроедов, а вместо него столь же необъяснимо появился вот этот… э… гражданин в белом хитоне. Он говорит по-древнегречески и уверяет, что он некий Абнеос, шорник из Трои.

Директор даже не удивился. За пятьдесят два года изучения Трои она стала более реальна, чем многие окружавшие его вещи. И хотя мозг его зарегистрировал чудовищность сообщения, он принял его сразу и без сомнений. Это было слишком хорошо, чтобы быть неправдой.

– Шорник из Трои? – Глаза директора молодо блеснули. – Что же вы сразу не сказали? Вы в этом уверены, Леон Суренович? Если это так – какой материал, какая сенсация!

– Я уже ни в чем не уверен, Модест Модестович. Тем более, что некоторые товарищи, вообще ставящие под сомнение правомерность существования нашего сектора, обвиняют меня в мистицизме и поповщине.

– Защитим, коллега, защитим, прикроем вас, так сказать, грудью. Дайте мне только живого троянца, и я переверну научный мир.

– Модест Модестович, – глухо сказал Геродюк, и голос его дрогнул. – Вы же прекрасно знаете, что последний живой троянец умер три тысячи лет назад. Стало быть… – Он чувствовал себя гордым и одиноким защитником крепости, и в жертвенности была какая-то горькая сладость.

– Не знаю, не знаю, товарищ Геродюк. – Это все пустяки.

– Три тысячи лет – пустяки?

«Пустяки»! Какие легкомысленные формулировки! – подумал Геродюк. – Какое неуважительное отношение к фактам. Прыгают как телята, разволновались из-за какого-то живого троянца, если он даже и существует, что, впрочем, совершенно невозможно. Да даже если и возможно, что такого случилось? И директор хорош – вместо того чтобы пресечь, еще и поощряет… Подумаешь – троянец! А принципы? Нет уж, извольте!"

– Не знаю, не знаю, – говорил тем временем директор. – Как, что и почему – это не по нашей части. Это по части капитана Зырянова.

Капитан снова коротко поклонился. С этими учеными историками нужно работать поаккуратнее, а то разом начнут майором Прониным звать. Он почувствовал легкий озноб волнения, который испытывал, выходя на сцену самодеятельного театра, в котором, по странной прихоти режиссера, всегда играл стариков, несколько раз глубоко вздохнул и сказал:

– Могу ли я попросить товарищей сесть так, как они сидели во время происшествия?

– Мы не вставали, товарищ капитан, – сказал Флавников. – Я лишь отодвинул стул, чтобы впустить Модеста Модестовича и вас. До этого я с места не вставал, и пройти или выйти из комнаты можно было лишь у меня между ногами и через замочную скважину.

Капитан понимающе улыбнулся – что-что, а чувство юмора у него, слава богу, есть, – посмотрел на ноги Флавникова в коричневых замшевых туфлях на каучуке, словно оценивая, может ли незаметно проползти между ними среднего роста мужчина, кивнул и направился к окну. Окно было закрыто. Капитан склонился над подоконником, провел по нему пальцем, оставляя едва заметную дорожку в пыли, покачал головой и сказал:

– Похоже, что окно во время заседания не открывалось?

– Нет, – сказал Павсанян.