Зиновий Юрьев - Рука Кассандры (сборник)

Мня почудилось, что Яша хихикнул. Впрочем, не берусь утверждать это. Скорей всего мне это почудилось.

– Здравствуйте, товарищи, – проскрипел мой Бис, и я не выдержал и фыркнул. – Толя, – сказал Бис, – я попрошу вести себя как следует… – Никто не засмеялся, и Бис продолжал, по-моему, несколько разочарованно. – Разрешите представиться: я копия Анатолия Любовцева, полученная с помощью транслятора. Я понимаю ваш более чем законный скептицизм, поэтому я вместе с Черным Яшей постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Воцарилась тишина.

– Замечательно, – хохотнул вдруг таинственный зам, – куда там Кио!

– Вы думаете, что смешно? – спросил Иван Никандрович.

– По-моему, очень хорошо поставленный научный аттракцион! Да, аттракцион! Два магнитофона, десяток микропроцессоров и микрофоны. Но сделано безупречно. Но для чего, позволю я себе спросить?

– Значит, Петр Петрович, вы считаете, что группа ученых нашего института подалась в циркачи и обкатывает свой номер у меня в кабинете? Так я вас понял?

– Вы меня поняли совершенно правильно, Иван Никандрович, – церемонно наклонил голову таинственный зам.

«Скажите, пожалуйста, – уважительно подумал я, – зам, а самостоятельный».

– Ну-с, а вы что думаете, Григорий Павлович? – повернулся директор к Эмме.

– Я уже имел возможность высказать свое мнение по поводу Черного Яши. Я говорил, что совокупность вопросов, поднятых самим фактом его создания, слишком сложна, чтобы мы пытались решить их в рамках нашего института…

– Мы это слышали, – пожал плечами Иван Никандрович.

– Я еще не кончил, Иван Никандрович, – с легким налетом язвительности сказал Эмма, и я подумал, что на корабле, похоже, зреет бунт. – Я предлагаю просить президиум академии создать специальную межведомственную комиссию для изучения э… Яши. Предложение это было оставлено без внимания, и сегодня мы, так сказать, пожинаем плоды.

Директор бросил на зама быстрый, подозрительный взгляд. Пожинать критические плоды – не слишком приятное занятие для руководителя. Не тот урожай.

– … плоды. И без того сложнейшая проблема усложнилась тысячекратно: сделано, казалось бы, принципиально невозможное – снята копия с живого мозга, и перспективы, которые открываются нам, и безграничны и пугающи. И тем не менее я должен признать, что был неправ. Нам, конечно, потребуется помощь, особенно в вопросах, так сказать, этическо-морального характера, но именно мы, наш институт, должны продолжать изучение Черного Яши!

Я посмотрел на Эмму. Самокритика, очевидно, пошла ему на пользу: лицо его раскраснелось, взгляд пылал, губы подрагивали. Ай да Эмма, ай да тихий Григорий Павлович! Почему мы так любим смешивать с грязью тех, кто не согласен с нами? Теперь-то я видел, что раньше он искренне придерживался другого мнения. Мало того, публично признаться в ошибке – это уже научный подвиг. Спасибо, Эмма, спасибо за сюрприз, спасибо, что ты заставил меня устыдиться своей мещанской страсти думать о людях хуже, чем они того заслуживают.

Объединенная лысина членов ученого совета тем временем распалась на множество индивидуальных лиц, и одно лицо, ничем, кроме волевого второго подбородка, не примечательное, сказало спокойно, почти даже весело:

– Как зовут нашего молодого коллегу, который заварил всю эту кашу? Анатолий…

– Анатолий Борисович Любовцев, – подсказал наш Сергей Леонидович.

– Спасибо, Сережа. Так вот, мне бы хотелось выяснить у Анатолия Борисовича такой вопрос вначале: не происходят ли какие-нибудь потери при трансляции?

– Пожалуйста, – кивнул мне директор и едва заметно улыбнулся.

– Я, собственно, здесь ни при чем. Естественнее было бы, я полагаю, задать этот вопрос моему двойнику…

– А женщину распиливать будут? – выкрикнул таинственный зам и крепко схватился за пульс.

– Петр Петрович, – очень медленно и очень значительно сказал директор, – я рад, что вы сохраняете чувство юмора.

– Зато кое-кому его здесь, увы, не хватает, – буркнул зам.

– Что делать, что делать, – развел руками Иван Никандрович, – не дано, батюшка.

Одна из лысин, та, что была ближе других к Яше, наклонилась к соседу и что-то шепнула ему.

– Простите, как вы сказали? – вдруг спросил Черный Яша, повернувшись к лысине. – Я понимаю, что адресовались вы не ко мне, но все же я был бы благодарен, если бы вы повторили свое замечание…

– Позвольте… я не понимаю, в какой степени…

– Видите ли, – очень спокойно заметил Яша, – вы сказали: «Пошел старик паясничать», а я не понял, что значит глагол «паясничать».

– Это клевета! – вскочила на ноги побагровевшая лысина.

– Цирк! – буркнул таинственный зам. – И не слишком высокого пошиба.

– Прошу спокойствия, товарищи, – вдруг улыбнулся Иван Никандрович, и я подумал, насколько, наверное, ему легче столкнуться с бунтом на борту, чем мучительно думать, что делать с говорящими странными ящиками. – Я полагаю, что слово «старик» относится ко мне, и в этом, учитывая мой возраст и положение, нет ничего зазорного. Что же касается паясничанья, то все зависит от точки зрения: с моей, например, я веду самый интересный в моей жизни совет, с точки зрения уважаемого Реваза Константиновича, я паясничаю…

– Спасибо, – сказал Толя-бис. – Спасибо, Иван Никандрович. В том, что сидишь в ящике, есть, оказывается, и свои преимущества. Мой оригинал, как видите, скромно молчит, хотя испытывает те же чувства, что и я. Мы ведь – один и тот же человек. А я спокойно говорю Ивану Никандровичу спасибо, потому что никто не заподозрит железный ящик в подхалимаже.

Спасибо, Бис, ты, я гляжу, в общем, неплохой парень. Лишившись тела, мы приобретаем смелость. Гм, смотри «Крылатые выражения». Принадлежит Анатолию Любовцеву-бис.

– А знаете, – вдруг засмеялся Иван Никандрович, – может быть, кое-кому из нас ящик пойдет на пользу, а?

Ученый совет на глазах терял солидность. Бунт выдыхался. Капитан уверенно смотрел с мостика на экипаж.

– Прошу прощения, но меня совершенно оттерли, – сказал человек с волевым подбородком. – Я спросил, не наблюдаются ли какие-либо потери при трансляции?

– Наблюдаются, Александр Александрович, – сказал мой Бис. – Когда ты, твоя вся жизнь оказывается в небольшом электронном приборе, тебя перестают волновать многие вещи, которые зудят обычно твой разум: почему тот защищается раньше тебя, когда тебе дадут лабораторию и дадут ли вообще, потому что лабораторий мало, а охотников много, как записаться на «Жигули», и не впишет ли начальство своих любимчиков раньше тебя, и что значит, когда девушка с зелеными глазами говорит, что не любит тебя? И вот когда все это отпадает от тебя, как засохшие листья, и мысль твоя, не завихряясь в житейских пошлых водоворотах, течет сильно и ровно, без устали и отвлечении, ты начинаешь многое понимать заново. Ты заново понимаешь, какой бесценный дар – дар разума дала нам матушка-природа и как бережно должны мы к нему относиться. И многие наши страхи сразу оказываются детскими, и табу – дикарскими, и преграды – искусственными. Вот, уважаемый Александр Александрович, вкратце о потерях и приобретениях при трансляции.