Исай Лукодьянов - Плеск звездных морей. Очень далекий Тартесс

— Я убежден, что изобличение столь опасного еретика будет с искренней радостью встречено всеми добрыми католиками. Дун Дьего! — окликнул герцог молодого статного дворянина с закрученными усиками. Тот подошел с поклоном. — Разрешите, монсеньор, представить моего племянника, маркиза до Барракудо‑и — Буда. Это он дал нам весьма важные свидетельства, которые решающим образом…

— Знаю, — Великий инквизитор протянул молодому человеку вяло опущенную бледную кисть. — Благодарю вас, сын мой.

Дун Дьего почтительно приложился к его руке усами и губами.

Да, он, дун Дьего, неплохо справился с поручением дяди, а заодно и выполнил долг истинного христианина. Теперь он получит, как обещал дядюшка, замок Косто—Буда, это недурное поместье на юге, и поправит свои дела. Хватит ему ютиться в ветхом доме предков, который вот–вот развалиться. Теперь его дела пойдут на лад.

И, расправив грудь, дун Дьего неторопливо пошел вдоль возвышения, на котором сидели дамы. Он поклонился донселле Белладолинде, которой недавно его представил дун Хайме, дорогой друг. Завел с ней галантный разговор.

Донселла сидела, напряженно выпрямившись. Но дун Дьего был хорошо воспитан, речь его текла непринужденно, любезности были приятны донселле. И она заулыбалась. Ее карие глазки все чаще взглядывали из–за веера на дуна Дьего, и отвечала она на его вежливые вопросы все менее односложно.

На том же возвышении, поодаль, сидели, склонясь над гитарами, три музыканта. Их недавно туда провели, и они усердно щипали струны. Вот они запели романсеро о славном рыцаре Риальто. Смертельно раненный, он приполз, чтобы умереть у ног своей дамы, — и когда музыканты дошли до этого места, Белладолинде показалось, что один из них фальшивит. Она оглянулась. Двое сидели вполоборота к ней, а третий из–за плеча товарища в упор смотрел на нее, Белладолинду. Она видела только его глаза, затененные низко надвинутой шляпой. Пожав плечиком, отвернулась.

Герцог пригласил гостей в зал для игры в серсо.

— Не угодно ли сыграть, прекрасная донселла? — сказал дун Дьего, осторожно касаясь ее руки, лежащей на балюстраде. — Я слышал, вы играете искусно и грациозно.

— Ах, что вы, сеньор!

Белладолинда посмотрела на отца с матерью. Они вслед за другими гостями направлялись в зал для игры в серсо, и дун Альвареш одобрительно кивнул дочери. Белладолинда поднялась. Она сама не знала, что заставило ее еще раз оглянуться на того музыканта, — должно быть, его упорный взгляд причинял смутное беспокойство…

Она тихонько ахнула, прикрыла лицо веером.

— Нет, ничего… — сказала она встревожившемуся дуну Дьего. — Вы идите, сеньор, я скоро приду… Мне надо… немножко привести себя в порядок.

Теперь на возвышении остались только музыканты и она, Белладолинда. Зал тоже опустел, лишь в дальнем углу несколько фидальго играли в кости.

Хайме мигом подскочил к девушке.

— Что это значит? — Она с ужасом посмотрела на его рваный плащ, на гитару, на заляпанные грязью сапоги.

— Я должен был повидать вас, — заговорил Хайме быстрым горячим шепотом. — Не знаю, что происходит, но…Белладолинда! — Он схватил ее за руку. — Одна вы у меня остались.

— Ах, дун Хайме… — Она потянула руку, но он не отпустил. — Нас могут увидеть.

— Слушай! Одно только слово. Скажи, что любишь…дно только слово, любимая, единственная!

Белладолинда была испугана, у нее кружилась голова. Хайме отбросил гитару, жалобно звякнули струны. Притянул к себе девушку, впился в губы жарким поцелуем.

Перестаньте, увидят… — Она отвернула голову, уперлась пальчиками ему в грудь.

— Одно слово! — требовал он.

— Пустите! — Она оттолкнула Хайме. — Как вы смеете, сеньор! Что я вам — служанка? И верно говорят, что вы… — Она не договорила, заплакала.

— Продолжайте, донселла. — Глаза у Хайме погасли. — Кто я?

Музыкант дернул его за плащ:

— Сюда идут, сеньор.

Быстрые шаги.

Хайме повел взглядом. Увидел черные закрученные усики на высокомерном лице. Услышал насмешливый голос:

— А, дорогой друг! Вам идет шутовской наряд-…Дун Дьего заботливо обратился к Белладолинде: — Прекрасная донселла, что с вами? Уж не обидел ли вас этот… кухонный виконт?

Хайме сорвал с себя плащ, перемахнул через балюстраду, стал против дуна Дьего. Теперь ему было все равно.

— Сеньоры! — крикнул он. — Эй, сеньоры, приглашаю вас в свидетели.

Фидальго, игравшие в дальнем углу зала, побросали кости и направились к балюстраде.

— Этот человек оскорбил меня, — сказал Хайме звенящим голосом. — Он назвал меня кухонным виконтом. В свою очередь заявляю: он подлый вор. Да, вор! — выкрикнул он в бледное лицо дуна Дьего.

На какой–то миг пронеслось в голове: сейчас дун Дьего рассмеется…господь с вами, скажет он, что за нелепость…

— Крикливый смутьян! — сказал сквозь зубы дун Дьего. — Твои пергаменты теперь в надежных руках. Не удастся тебе совершить измену, хамское отродье!

— Вы слышали, сеньоры?!

— Слышали, — проворчал пожилой фидальго. — Какого черта? Деритесь!

Хайме выхватил шпагу, стал в позицию.

Клинки скрестились со звоном. Белладолинда завизжала на весь зал. Из соседнего зала повалили гости, мелькнул голубой кафтан герцога.

Дун Дьего дрался на итальянский манер, не давая клинкам разъединиться. Хайме сразу почувствовал твердую и опытную руку. Дун Дьего не давал ему высвободить клинок, точно следовал всем его движениям, ожидая, что Хайме не выдержит, рванется, раскроется. Тяжко дыша, стояли они друг против друга, клинок скользил по клинку. Хайме чувствовал, что еще немного и он не выдержит дьявольского напряжения.

Резким движением он отбросил шпагу противника, отскочил назад. В тот же миг дун Дьего, припав на колено, сделал выпад. Хайме увернулся в полуповороте, но кончик шпаги, скользнув, прожег ему грудь. Тут же Хайме парировал следующий удар. Дун Дьего теснил его к балюстраде. Теперь пошло в открытую. Удар, отбив. Удар, отбив. И тогда Хайме применил прием, которому научил его один парижский бретер. Ложный выпад вправо, одновременно — поворот кисти. Если дун Дьего успеет отбить — все пропало… Не успел. Всем корпусом вперед! Шпага Хайме вонзилась в горло противника. Дун Дьего захрипел, вскинул руки к горлу, рухнул навзничь.

Герцог устремил на Хайме взор тяжелый, леденящий. Благородные фидальго, как стена, вокруг стояли в выжидательном молчанье. Так с минуту продолжалось; вдруг средь тяжкого молчанья троекратный стук раздался. На пороге появился королевский анонсьеро. Возгласил: «Его величество властитель кастеллонский, ужас мавров, радость верных, Аурициа Премудрый соизволил осчастливить этот дом. Король у входа!» Все почтительно склонились перед радостною вестью. Только Хайме, задыхаясь, прислонился к балюстраде и тоскливо озирался на придворных, что стеною загораживали выход — выход из палат угрюмых, из сетей интриг и сплетен, лютой злобы и коварства — на просторы океана.