Исай Лукодьянов - Плеск звездных морей. Очень далекий Тартесс

Наискосок вверх по склону. Петлями меж сосновых стволов. В снежном дыму — вниз, к дороге. Хорошо!

Широким полукругом мы обошли сине-белый корпус Веды, аллеями парка вылетели к поселку. Голые сады, расчищенные красноватые дорожки, домики из дерева и цветного пластика — и откуда-то дальние звуки органного концерта.

Андра теперь шла медленно, я поравнялся с ней.

— Устала, русалочка?

Не ответила. Свернула в сад, воткнула палки в снег, сбросила лыжи.

— Вот наш дом. — И после некоторого колебания: — Зайдешь, Улисс? Попьем кофе.

Из кресла, что стояло перед экраном визора, поднялась маленькая черноволосая женщина. Я немного растерялся от ее пронзительного взгляда.

— Мама, ты помнишь его? Это Улисс.

Ронга почти не изменилась с тех пор, как я видел ее последний раз, — в корабле, уходящем с Венеры. Только волосы не выпущены крылом на лоб, а гладко стянуты назад. И, кажется, светлее стало меднокожее лицо. Очень выразительное, очень нестандартное лицо — и очень неприветливое.

— Да, Улисс, — сказала она, резко фиксируя звук "с". — Помню.

— Как поживаешь, старшая? — спросил я стесненно.

— Хорошо.

Покачивалась на экране черная спина органиста, серебристо мерцали трубы органа, плыла медленная могучая мелодия. Кажется, Гендель, подумал я.

Андра сказала:

— Садись, Улисс. Сейчас сварю кофе.

И выбежала из гостиной. Я сел, потрогал фигурку акробата, вырезанную из темного дерева. Тут было еще множество фигурок на полочках в стенных нишах, на крышке магнитолы, на книжном стеллаже. Ну да, вспомнил я, Ронга художница, резчик по дереву. Старинное искусство, которое она, возможно, унаследовала от далеких предков — перуанских индейцев.

Было в движениях Ронги, в ее быстрой походке что-то беспокойное, и, как обычно, чужое беспокойство немедленно передалось мне. Снова нахлынуло то тревожное, жгучее, что я старался не подпускать к себе.

Ронга ходила по гостиной, что-то поправляла, переставляла. Мне захотелось поскорее уйти.

— Твои родители остались на Венере? — сказала она, когда молчание стало нестерпимым.

— Да.

— Виделся с ними после… с тех пор как мы улетели оттуда?

— Нет.

На этом наш содержательный разговор прекратился. Я тупо смотрел на спину органиста и чувствовал себя так, будто меня скрутили по рукам и ногам. Не понимаю, почему присутствие этой женщины действовало на меня сковывающе.

К счастью, вернулась Андра. В руках у нее был поднос с кофейником и чашками.

Мы сидели втроем за столом, пили кофе, и Андра принялась рассказывать о предстоящей этнолингвистической экспедиции в Конго. Ее возглавит Нгау, пигмей, оригинальнейший ученый — ну как это ты не слышал? А может быть, и сам Стэффорд поедет. Отсталость пигмеев сильно сказывается на развитии Центральной Африки, там предстоит огромная работа — вроде той, что Стэф проделал в свое время в Меланезии. Она, Андра, тоже, может быть, поедет…

— Никогда, — сказала Ронга.

— Ну, мы еще поговорим, мама. — Голос у Андры сделался тусклым.

— И говорить не стану. Хватит с меня вечных скитаний!

Она меня раздражала, эта маленькая женщина с резкими и прекрасными чертами лица. И в то же время внушала робость. Мне еще больше захотелось уйти. Мелкими глотками я пил горячий душистый кофе и обдумывал, как бы выпутаться из неловкого положения.

Органный концерт кончился, на экране замелькали кадры комедийного фильма. Риг-Россо с каменным лицом выделывал невероятные трюки. Андра заулыбалась, глядя на визор.

А мне не было смешно. С горечью думал я о том далеком дне, дне бегства с Венеры, который странным образом как бы обозначил некую границу между нами.

Запищал видеофонный вызов. Я вынул видеофон из нагрудного кармана, нажал кнопку ответа. На экранчике возникло нечто лохматое, непонятное, затем оно сдвинулось вверх, и я увидел лицо Феликса.

— Улисс, ты?

— Да! — сказал я обрадованно. — Здравствуй, Феликс.

— Где ты находишься? Можешь ко мне прилететь?

— А что случилось?

— Ничего не случилось. Прилетай, вот и все.

Аэропоезд домчал меня до Подмосковья за семнадцать минут. Город, еще в прошлом веке разросшийся вокруг Института физических проблем, уже зажег огни в ранних зимних сумерках. Мне пришлось пройти несколько пустынных кварталов старой части города, обреченных на слом, там и сейчас бухало и рушилось, автоматы делали свое дело.

Феликс жил в старом доме-коробке на границе новой части города. Автоматы-бульдозеры подобрались к этому дому почти вплотную, и мне казалось, что в нем никто уже не живет. Окна были освещены только в последнем, пятом этаже.

Лифта в доме не было, и я взбежал наверх. Во всех этажах двери стояли настежь, дух был нежилой. У квартиры Феликса я позвонил, но не услышал звонка. Я нажал на ручку, дверь со скрипом отворилась, и я вошел в крохотный Г-образный коридорчик с обшарпанными стенами. Дверь ванной была снята с петель и прислонена к стене, из ванны, залитой коричневой жидкостью, тянулись в комнату толстые кабели.

Квартира, должно быть, не отапливалась. От тусклой лампочки под низким потолком, от неуютного застоявшегося холода — от всего этого мне стало вдруг печально.

Я заглянул в комнату. Феликс в немыслимом комбинезоне из синтетического меха, какие увидишь разве в музее полярной авиации, стоял спиной ко мне и с кем-то разговаривал по видеофону. В скудном свете представилась мне картина полного запустения и изумительного беспорядка, достигнутого, как видно, многолетними настойчивыми стараниями. На столах, на полу и подоконниках стопками и вразброс лежали рукописи, магнитные и перфорированные информкарты, пленки — вперемешку с полотенцами, обертками от еды, пластмассовыми тарелками. На пыльном экране визора красовалась незнакомая мне математическая формула, выведенная пальцем. Посреди комнаты стоял мажордом, передний щиток у него был снят, из глубины узла управления командами тянулся провод, грубо подсоединенный к вычислительной машине типа «Рион»: очевидно, Феликс использовал логическую часть робота для расширения оперативности вычислителя.

— Хорошо, хорошо, — говорил Феликс в коробку видеофона. — Завтра обязательно.

— Я слышу это уже второй месяц, — отвечал мужской голос с отчетливыми нотками безнадежности. — Ты меня просто убиваешь, дорогой товарищ. Ты срываешь план, ты прогоняешь ребят, которые хотят тебе помочь…

— Хорошо, хорошо, завтра, — повторил Феликс.

— Ты мерзнешь, как черепаха в холодильнике, вместо того чтобы жить в гридолитовом коттедже с современными удобствами…

«Этот человек доведен до отчаяния», — подумал я.

— Завтра непременно, — сказал Феликс и выключился.