Иван Ефремов - Туманность Андромеды. Час Быка

– Мужчины судят по-другому в отношении нас, – ответила Веда. – Дар Ветер мне говорил, что он не хотел бы дочери, слишком похожей на любимую, – ему трудна мысль уйти из мира и оставить ее без себя, без одеяния своей любви и нежности для неведомой ему судьбы… Это пережитки древней ревности и защиты.

– Но мне невыносима мысль о разлуке с маленьким, моим родным существом, – продолжала поглощенная своими мыслями Низа. – Отдать его на воспитание, едва выкормив!

– Понимаю, но не согласна. – Веда нахмурилась, как будто девушка задела болезненную струнку в ее душе. – Одна из величайших задач человечества – это победа над слепым материнским инстинктом. Понимание, что только коллективное воспитание детей специально отобранными и обученными людьми может создать человека нашего общества. Теперь нет почти безумной, как в древности, материнской любви. Каждая мать знает, что весь мир ласков к ее ребенку. Вот и исчезла инстинктивная любовь волчицы, возникшая из животного страха за свое детище.

– Я это понимаю, – сказала Низа, – но как-то умом.

– А я вся, до конца, чувствую, что величайшее счастье – доставлять радость другому существу – теперь доступно любому человеку любого возраста. То, что в прежних обществах было возможно лишь для родителей, бабушек и дедушек, а более всего для матерей… Зачем обязательно все время быть с маленьким – ведь это тоже пережиток тех времен, когда женщины вынужденно вели узкую жизнь и не могли быть вместе со своими возлюбленными. А вы будете всегда вместе, пока любите…

– Не знаю, но подчас такое неистовое желание, чтобы рядом шло крохотное, похожее на него существо, что стискиваешь руки… И… нет, я ничего не знаю!..

– Есть остров Матерей – Ява. Там живут все, кто хочет сам воспитывать своего ребенка.

– О нет! Но я не могла бы и стать воспитательницей, как это делают особенно любящие детей. Я чувствую в себе так много силы, и я уже раз была в космосе…

Веда смягчилась.

– Вы – олицетворение юности, Низа, и не только физически. Как все очень молодые, вы не понимаете, сталкиваясь с противоречиями жизни, что они – сама жизнь, что радость любви обязательно приносит тревоги, заботы и горе, тем более сильные, чем сильнее любовь. А вам кажется, что все утратится при первом ударе жизни…

При последних своих словах Веду вдруг осенило. Нет, не в одной лишь юности была причина тревог и жадных стремлений Низы!

Веда впала в свойственную многим ошибку – считать, что раны души заживают одновременно с телесными повреждениями. Совсем не так! Долго-долго остается еще рана психики, глубоко скрытая под здоровым физически телом, и может открыться неожиданно, иногда от совсем незначительной причины. Так и у Низы – пять лет паралича, пусть совершенно бессознательного, но оставившего память о себе во всех клеточках тела, ужас встречи со страшным крестом, чуть было не погубившим Эрга Ноора.

Угадав направление мыслей Веды, Низа глухо сказала:

– После железной звезды меня не покидает странное ощущение. Где-то в душе есть тревожная пустота. Она существует вместе с уверенной радостью и силой, не исключая их, но и не угасая сама. Но бороться с ней я могу лишь тем, что должно захватить меня всю, не оставляя меня наедине с этим… Теперь я знаю, что такое космос для одинокого человека, и еще больше склоняюсь перед памятью первых героев звездоплавания!

– Я, кажется, понимаю, – ответила Веда. – Я была на затерянных среди океана маленьких островках Полинезии. Там в часы одиночества перед морем тебя всю охватывает бесконечная печаль, как растворяющаяся в однотонной дали тоскливая песня. Должно быть, древняя память о первобытном одиночестве сознания говорит человеку, как слаб и обречен он был прежде в своей клеточке-душе. Только общий труд и общие мысли могут спасти от этого – приходит корабль, казалось бы, еще меньший, чем остров, но необъятный океан уже не тот. Горсточка товарищей и корабль – это уже особый мир, стремящийся в доступные и покорные ему дали. Так и корабль космоса – звездолет. В нем вы с отважными и сильными товарищами! Но одиночество перед космосом… – Веда вздрогнула. – Вряд ли человек способен вынести его.

Низа прижалась к Веде еще крепче.

– Как правильно вы сказали, Веда! Оттого я и хочу всего сразу…

– Низа, я полюбила вас. Теперь я больше согласна с вашим решением… Оно мне казалось безумным.

Низа молча сжала руку Веды и ткнулась носом в ее холодную от ветра щеку.

– Но выдержите ли вы, Низа? Это так невероятно трудно!

– О какой трудности вы говорите, Веда? – обернулся услышавший ее последнее восклицание Эрг Hoop. – Вы сговорились с Дар Ветром? Он уже полчаса убеждает меня отдать молодежи мой опыт астролетчика, а не уходить в полет, из которого не возвращаются.

– И что же, удалось убеждение?

– Нет. Мой опыт звездоплавания еще более нужен, чтобы довести «Лебедя» до цели, туда, – Эрг Hoop указал на светлое беззвездное небо, где ниже Малого Магелланова облака, под Туканом и Водяной Змеей, должен был гореть яркий Ахернар, – довести по пути, не пройденному еще ни одним кораблем Земли или Кольца!

С последним словом Эрга Ноора за его спиной вспыхнул край выдвинувшегося солнца, лучи которого смели всю таинственность белой зари.

Четверо друзей подошли к морю. Океан дышал холодом, накатывая на отлогий берег ряды беспенных волн тяжелую зыбь бурной Антарктики. Веда Конг с любопытством смотрела на стальную воду, быстро темневшую с глубиной и под лучами низкого солнца принявшую лиловатый оттенок льда.

Низа Крит стояла рядом в шубке из голубого меха и такой же круглой шапочке, из-под которой выбивалась масса темно-рыжих волос. По обыкновению, девушка слегка вскинула голову. Дар Ветер, любуясь ею, нахмурился.

– Ветер, вам не нравится Низа? – с утрированным негодованием воскликнула Веда Конг.

– Вы знаете, что я восхищаюсь ею, – угрюмо ответил Дар Ветер. – Но сейчас она показалась мне такой маленькой и хрупкой по сравнению с…

– С тем, что меня ожидает? – с вызовом спросила Низа. – Теперь вы перебросили атаку с Эрга на меня?..

– Я вовсе не думаю так поступать, – серьезно и печально ответил Дар Ветер, – но мое огорчение естественно. Прекрасное создание моей милой Земли должно исчезнуть в безднах космоса с его мраком и чудовищным холодом. Это не жалость, Низа, а печаль утраты.

– Вы почувствовали, как и я, – согласилась Веда, – яркий огонек жизни – Низа – и ледяное мертвое пространство!

– Я кажусь хрупким цветком? – спросила Низа. Странная интонация ее голоса насторожила Веду.

– Кто больше меня любит радость борьбы с холодом? – И девушка сорвала шапочку, встряхнув рыжими кудрями, сбросила шубку.

– Что вы делаете, Низа? – первой догадалась Веда Конг, бросаясь к астронавигатору.