Изяслав Кацман - Я, Великий И Ужасный

И, в-третьих, восстание отличный повод убрать Длинного с должности, на которой у того слишком много самостоятельности. Свою работу по построению системы эксплуатации Паропе сделал, теперь пусть на его месте сидит кто-нибудь не столь шустрый: лучше уж управлять целым краем будет не такой умелый организатор, но более послушный. А то что-то последнее время нехорошие сигналы поступали насчёт этого моего "оленя". То, что у самого Длинного начали проскакивать фразы по поводу его недооценённой роли в обществе "пану макаки" и о том, что он вполне может прожить без указаний и советов Сонаваралинги - это полбеды. Куда серьёзнее было, что и окружение потихоньку поддакивало наместнику Болотного края. Так и до головокружения от успехов и провозглашения себя независимым таки недалеко. С подобного рода сепаратизмом я, конечно, справлюсь но, сколько человек при этом погибнет, не говоря уж о срыве или сильном замедлении выполнения моих планов по ускорению прогресса и реальному объединению Пеу. В общем, ходить Длинному в проштрафившихся - дабы знал своё место и не зарывался. Кадр он, естественно весьма ценный и перспективный, но контроль над ним ослаблять нельзя.

С другими то моими верными соратниками не так заковыристо выходит: Вахаку парень простой, как палка-копалка; Гоку - особых амбиций не имеет, хотя и никакими талантами, кроме военных не блещет; у Кано потолок - командовать сотней-другой в бою или организовать добычу медной руды; Тагор - во-первых, всё ещё чужак, а во-вторых, готов, кажется, выполнять любые мои распоряжения напополам из благодарности за свободу, напополам из тяги ко всему новому и необычному. Здесь они с Шонеком два сандалия пара. Не зря же если и не подружились, то общаются друг с другом с интересом и уважением - как два равных по положению человека, которым есть о чём поговорить. Совсем не так, как тузтец относился к Сектанту.

Десятка три мужчин разного возраста стояло передо мной. В ближайшие дни они должны будут умереть. Я не испытывал ни к кому из них ненависти или просто неприязни. Лично мне никто не сделал ничего плохого. Но смерть предводителей мятежа была необходима для спокойствия всего Пеу. Я смотрел на эти покрытые татуировками коричневые лица и, в моей голове не было ничего, кроме тоски, безнадёжности и стыда: одно дело убить в бою или, как получилось с убийцами Баклана, в приступе ярости; а совсем иное - хладнокровно приказать казнить людей, которые восстали против угнетения и порабощения. Как-то хреново получается у меня быть безжалостным эксплуататором и рабовладельцем. Нет, я, конечно, понимал историческую неизбежность и необходимость, и тэ дэ, и тэ пэ. Но вот по-человечески чувствовал скорее правоту своих врагов, стоящих связанными в окружении вооружённых до зубов "макак", нежели свою собственную. И это начинало злить. Что было плохо: гнев не самый лучший советчик.

"О духи покровители!" - традиционная формула была мысленно произнесена "на автомате" - "Что делать с этими спартаками доморощенными". Духи.... Духи.... А что, неплохая идея.

"Вы, подлецы и предатели" - начал я - "И вы умрёте. Но смерть придёт к вам не сразу. Вы успеете пожалеть столько раз, сколько песчинок на морском берегу, что не умерли в детстве или в бою совсем недавно". С этими словами начался сеанс колдовства. Я метался вокруг связанных пленников, окуривая предводителей восстания горящей в походном кадиле травой, не забывая греметь трещоткой и читать заклятия. Ничего хорошего бунтовщикам сегодняшнее чародейство не сулило: неизбежную мучительную смерть в будущем, узы покорности и подчинения обстоятельствам в настоящем, гибель родных и близких в случае попытки повторно взбунтоваться.

"Запомните, отродья шелудивой крысы" - подытоживая сотворённое мною колдовство, произнёс я - "Вы умрёте. С этим вы бессильны что-либо сделать. Но вы можете выбрать, будут ли жить ваши дети, братья с сёстрами, жёны, и прочие родственники, или же они все умрут, и прервётся род ваш, и не останется никого, кто будет помнить вас и ваши дела. В ближайшее время вас отправят на север Пеу, в Талу, землю холода и тумана. Кано, уведи их, и пусть они на деле познают, что такое - гнев Солнцеликой и Духами Хранимой". Сказав это, я повернулся и медленно побрёл в сторону зрителей сегодняшнего представления. Вымотало оно меня, кстати, словно действительно колдовал и тратил свою джедайскую силу.

На следующий день наша армия вошла в Мар-Хон. Ожидающих своей гибели тинса сразу же погнали дальше на север, к малахитовым ямам Верхнего Талу. Кано спокойно выслушал мои напоминания насчёт того, что мятежников необходимо раскидать по бригадам рудокопов и вспомогательных рабочих да носильщиков, дабы нигде не было их больше двух-трёх одновременно. Думал сын Темануя, небось, что-то нелицеприятное о дураках-начальниках, которые по пять раз повторяют очевидные истины. Но вслух он только коротко пообещал исполнить всё в точности. После чего направился со своими людьми заниматься горными разработками, прерванными путчем "крысоудых" и восстанием тинса-бунса. Остальных же ждало неизбежное пиршество по поводу славной победы над изменниками и мятежниками.

В хижине кроме меня и тенхорабитского Вестника с Сектантом никого не было. А Тагор должен был позаботиться, чтобы никто ненароком не подслушал нашу беседу снаружи.

-Тунаки, то, о чём я буду говорить с Шонеком с твоей помощью, не должно выйти за эти стены - сказал я пожилому вохейцу - Не забудь об этом.

-Хорошо - послушно ответил Сектант.

И от этой покорности в его голосе стало в очередной раз некомфортно: после своего "косяка" вохеец ходил постоянно какой-то пришибленный, чувствуя свою вину и предо мною, и перед своими единоверцами. По большому счёту я уже давно не держал на Сектанта зла: как из-за того, что его вскрывшаяся ложь обернулась новыми возможностями, о которых даже и не мечталось; так и потому, что долго обижаться на этого пожилого дядьку не получалось - был он, конечно, не великого ума, но честный и добрый. В конечном счёте, даже враньём занялся совершенно бескорыстно, чтобы помочь собратьям по вере - сто процентов, если бы опасность грозила не Вестнику, а рядовым тенхорабитам, Тунаки бы поступил точно также. Но, несмотря на всё это, мне приходилось изображать в отношении Сектанта презрительную холодность: человек Сонаваралинга мог бы простить, но Сонаваралингатаки, пану олени братства "пану макаки" такой роскоши себе позволить не мог.

По-хорошему, я не должен был делать и то, о чём намеревался сейчас говорить с Шонеком.

"Скажи Вестнику, что духи говорили со мной и запретили убивать изменников-тинса" - начал я. Удобно всё сваливать на потусторонние силы. "Но и оставлять их безнаказанными их нельзя. Ибо они будут дурным примером для остальных жителей болот". Я замолчал ненадолго, давая Сектанту возможность перевести. Дождавшись, когда тот перетолмачит, продолжил: "У чужеземцев принято пленных передавать от одного хозяина другому в обмен на ракушки или иные вещи, как свиней. Я хочу, чтобы с этими тинса поступили так же. Когда по окончании штормов приплывут вохейцы, ты, Шонек, поможешь договориться с Вигу-Пахи, Куму-Тикой, Буту-Микой и прочими, дабы они взяли изменников и отправили их в Вохе. А там пусть они будут пленниками твоих друзей, которые идут Путём Истины и Света. Мне за это дадите половину от того количества ракушек, которое дают обычно за пленников за морем".