Анна Семироль - Азиль

За порогом их встречает ночь. Тишина, неяркие огни дежурного освещения. Щекочет ноздри терпкий запах травы, подсушенной летним зноем.

— Второй круг? — неуверенно спрашивает Акеми.

Рене подносит указательный палец к губам, кивает и машет рукой: давайте за мной. Почти бесшумно, держась подальше от света, они пробегают вдоль длинной стены станции к ограждению из металлической сетки. У калитки Рене останавливается, надевает перчатки, присаживается на корточки и шарит в траве под изгородью. Извлекает из зарослей ключ, отпирает замок на калитке и пропускает вперёд Жиля и Акеми.

— Вон к той одноэтажной постройке, — шёпотом командует он. — Закрою и догоню.

Удалившись от Клермона на солидное расстояние, Жиль шёпотом окликает Акеми.

— Чего? — хмуро отзывается она.

— В-вы что зад-думали?

— Скоро увидишь.

— Ск-кажи сейчас! — требует он.

Вместо ответа Акеми тихо смеётся, и от этого смеха кожа у Жиля будто мурашками покрывается. Он пытается рассмотреть выражение лица девушки, но оно скрыто тенью.

— Т-ты смеёшься, как…

— Как человек, который знает, чего хочет, — перебивает его Рене, внезапно появляясь за спиной. Хлопает мальчишку по плечу, указывает на дверь: — Туда. Должно быть открыто. Руками ничего не трогайте, отпечатков не оставляйте.

В помещении с низким потолком пахнет сыростью. Монотонно и глухо шумит поток воды где-то под ногами. Яркий луч фонарика освещает толстые туши громадных труб, выныривающих из-под бетонного пола в двух шагах от входа, и узкий металлический мостик, проложенный прямо над ними.

— Вот тут, малыш, берёт своё начало городская водораспределяющая сеть, — повествует Рене, шаря лучом фонаря по хитросплетениям линий на схеме у входа. — Самая здоровенная труба несёт воду к подземным уровням Азиля, вон та, чуть меньше, справа — к полям. Вот те четыре питают Третий круг. Но нам нужна вон та, белая, третья слева. Это поилка Ядра.

Клермон энергично встряхивает свой мешок, прислушивается: ни звука, кроме гула воды, гонимой насосами по трубам. Удовлетворённо кивнув, Рене поднимается на мостик.

— Так вот. Вся вода, что идёт по этим трубам, уже тщательно очищена и безопасна для употребления. И именно здесь, в этом неприметном бетонном здании, находится маленькая слабина этой великолепной системы.

Он делает несколько шагов, останавливается над белой трубой и подсвечивает её фонарём.

— Видишь эту камеру на трубе, Акеми? Она для забора проб воды. Надо же контролировать, что будут пить элитарии. Заметь, ни на одной из труб такой камеры больше нет. Иди сюда, поможешь.

Акеми кладёт у входа завёрнутый в тряпки меч, быстро взбегает на мостик и встаёт рядом с Рене. Даже в полутьме видно, как возбуждённо сияют его глаза.

— Сама сделаешь или доверишь мне? Да не бойся, они там дохлые все. Я добил.

Девушка несмело протягивает руку к мешку с крысами, замирает и качает головой:

— Не могу, прости.

— Понимаю. Ты ещё не готова, — кивает Рене. — Подержи фонарь, свети вот сюда.

Клермон спокоен, негромко напевает за работой. Руки в толстых резиновых перчатках ловко отпирают механические задвижки дверцы, сдвигают створку в сторону. Шум воды становится громче, в свете фонарика Акеми виден отблеск потока в метре под ней. Рене мягко отстраняет девушку в сторону, развязывает горловину мешка и вытряхивает мёртвых крыс в трубу. Подумав, отправляет мешок туда же.

— Привет элитариям! — со смешком произносит Рене.

Акеми зло сплёвывает в отверстие и нервно улыбается. Клермон закрывает створку, возвращает задвижки в пазы. Смотрит на Акеми снизу вверх и подмигивает.

— Ну что, мы молодцы? — с задором спрашивает он.

Девушка присаживается рядом с ним, кладёт фонарь на мостик, обтирает потные от волнения ладони о комбинезон и целует Рене в губы.

— Осмелела, — смеётся Рене и привлекает её к себе.

— Сорси меня убьёт, — выдыхает Акеми, обнимая парня за шею.

— Это за что же?

— Сказала, что если я с тобой трахнусь…

— Обязательно, — подтверждает Рене, ероша ей волосы. — Как только выберемся отсюда.

Резкий всхлип со стороны входа заставляет их отпрянуть друг от друга.

— Жиль? — окликает Акеми.

Луч фонаря выхватывает из темноты бледное лицо мальчишки. Жиль стоит, прислонившись спиной к дверному косяку и тяжело дыша, и не сводит с Акеми застывшего взгляда. Тощие плечи ходят ходуном под грязным джемпером. Девушка касается руки Рене и одними губами произносит:

— Идём.

Жиль не даёт им приблизиться. Как только они спускаются с мостика, мальчишка словно приходит в себя. Срывается с места и исчезает в темноте за дверью.

— Не зови, — опережает девушку Рене. — Сторож мог быть и не один.

Акеми долго смотрит во тьму, потом вздыхает и поднимает с пола вакидзаси.

— Пойдём искать этого недоумка, — ворчит Рене. — Влипнет — сдаст и нас.

— Не влипнет, — уверенно качает головой Акеми. — И не сдаст. Успокоится — позволит себя найти.

Рука с причудливым браслетом на запястье ложится ей на плечо.

— Тогда почему бы нам просто не пойти домой?

— Куда это — «домой»? — удивлённо переспрашивает Акеми.

— У тебя его нет, но есть у меня. Значит, это и твой дом тоже.

Девушка растерянно молчит — но губы самопроизвольно растягиваются в улыбке. По краям трещины в камне, что внутри Акеми Дарэ Ка, распускаются первые бледные цветы.

Над сонным Азилем медленно встаёт багровое, по-летнему огромное солнце. Лучи света пробираются сквозь запылённую полусферу Купола, прогревая остывший за ночь воздух, и заставляют прохладную темноту отступить в подворотни и глухие закоулки. Дождь, что прошёл незадолго до рассвета, слегка освежил зелень трёх городских парков, сады Ядра и поля, раскинувшиеся на десяток километров, и теперь капли влаги искрятся в листве под солнечными лучами.

Раннее утро играет в старинных витражах Собора, заглядывает в окна тесных келий, пытается достать до дна узкого двора-колодца, скрытого в глубине храма. Ксавье Ланглу поднимает отяжелевшие после ночного бдения веки, смотрит вверх. Золотистое пятно света медленно опускается по стене — и замирает ровно на половине пути от жестяного козырька крыши до гравия у ног священника, словно стесняясь нарушить его одиночество.

Тяжёлый вздох. Расправляются широкие плечи. Осыпаются мелкие, влажные от росы камушки со штанин встающего с колен отца Ланглу.

— Ты нужен этим людям, — летит к небу спокойный, сильный голос. — Ты не говоришь со мной, но я уверен: кто-то слышит тебя. Как интуицию, как голос рассудка, как вдохновение. Человек редко слушает человека — но он не может не прислушаться к Богу внутри себя. Говори с ними. Я вижу — моих сил недостаточно, чтобы питать человечность в людях умирающего мира. Я не хочу верить, что зверь в их душах сильнее, — но отчего тогда нет в человеческих сердцах света, мира, созидания? Почему вместо того, чтобы удержаться на плаву, люди всё сильнее раскачивают лодку, в которой плывут? Ты дал нам этот город как спасение, подарил человечеству ещё один шанс. Для чего Ты это сделал? Что хотел сказать нам?